Покружился без толку по улицам, разжигая свою злобу на компаньона, двинулся к дому.
Стучал долго и сильно. Хотел сломать дверь.
— Не сплю я, чего барабанишь? — раздался за дверью голос Домны.
— Отворяй, дверь сломаю.
— Ишь, какой грозный. Тут я. Соседка ушла, так я квартиру ейную стерегу. Не ночую, говорит. Ключ оставила. Может услышите, Аделя должна придти за ключем. Вот он, на гвоздике.
— Сенька пришел?
— Пришел. Не лучше тебя. Вот бездельники, всю ночь уснуть не дают.
Квасов направился к себе. Хозяйка пошла досыпать. Лохматый и страшный Квасов стоял перед спящим Бородавкиным в сгущающихся сумерках и внушительно читал нотацию.
— Спишь, притворяешься? Сам первый жулик, а честных людей чернишь. Так я тебя обсчитал, обворовал? Что молчишь, сморчек? Боишься! Вот дам раза, тут тебе и крышка. Ты меня знаешь, хлопну между ушей — и капут! Обокрал я тебя? Отвечай?
Молчание.
— Ты у меня не отвертишься. Может быть кого подговорил убить меня? Так я тебя первый!..
Пьяная злоба душила огромное тело Квасова. Он схватил какой-то тяжелый предмет и пустил им в спящего друга.
Предмет тяжело плюхнул обо что-то глухое, безответное. Об голову или подушку.
Разрядившись немного, Квасов стал выговаривать другу в более мягких тонах:
— Дурашка, ты, дурашка. Я-ли тебя не люблю, я-ли тебя не берегу. Как брата, а ты… Эх!..
Он всхлипнул пьяными слезами и сел около Бородавкина.
— Ну, ладно, давай помиримся. Если тебе мало, я из своей части готов отдать. Ну, давай руку, вставай…
Бородавкин молчал и не шевелился. Квасов обшарил руками друга, попал во что-то влажное.
Зажег спичку и ужаснулся — рука была в крови. Зажег другую спичку, поднес ее близко к лицу приятеля, сразу вскочил и закружил по комнате. «Неужели убил? Убил и есть. Что-же теперь делать?.. Кончилась жизнь… Завтра арестуют и…»
Плюхнулся на свою койку, принялся соображать, стараясь растормошить заспиртованные мозги.
«Ну, влип в непромокаемую!.. Угробил, значит. Нет, так невозможно… Нужно Я бежать, скрыться… А может быть его скрыть?.. Ушел, мол, и не приходил… Но как?.. Корзину-бы большую, да на вокзал свезти… А кто повезет? Сам… На дворе тележек много… Взять одну незаметно… Вот беда, корзины нет…».
Квасов осмотрел внимательно комнату, хотя и знал, что у них нет подходящего помещения для трупа. Вышел в корридор, заглянул к хозяйке. Домна спит, сладко похрапывая. Сундучки у нее все маленькие, неудобные.
Вдруг Квасова как осенило.
«У латышки сундук хороший!.. Лучше не надо… Прямо для этой цели и сделан… Что такое Домна говорила про ключ? Ах да, ключ у нас, дома никого нет»…
Квасов чуть не заржал от радости. Открыл латышкину квартиру, притащил сундук, нажал механизм. Крышка отскочила. Сгреб в охапку труп и бережно опустил его на дно. Подложил под голову красную подушку. Попробовал — тяжеленько.
«Ничего, дотащу как-нибудь. А сундук хорош и веревок не нужно… Хоть в Америку!» — вспомнил он слова Минны Мартыновны.
Внизу лестницы Квасов выждал, не пройдет-ли кто. Моросил дождь. Двор был пустынен. Подкатил тележку, взвалил на нее сундук и незаметно выехал за ворота. До вокзала — рукой подать. Подъехал смело, позвал носильщика, потащили страшную ношу в багажное.
— Чижеленько, — сказал носильщик, — что там такое?
— Не знаю, браток. Гражданка одна в Москву переезжает.
— На двенадцатичасовой, багаж, — объяснил Квасов весовщику.
— Веревку надо, так не приму, — бросил тот, не отрываясь от газеты.
— Сейчас принесу…
Квасов оставил сундук на дороге и с облегчением, как по воздуху, бросился к выходу.
Очутившись на площади, преступник истово перекрестился на церковь.
— Богу слава! Надо будет что-нибудь пожертвовать на помин души новопредставленного раба божия Семена…
Домой идти не хотелось. Решил справить тризну по другу. Куда-бы зайти похмелиться?
— «Махну опять в «Америку»!».