Рассказчик замолчал.
Судья тихо переговаривался с заседателями.
Кутейников задумчиво накручивал свою бородку на палец и, подавшись вперед, всматривался прищуренными глазками в жизнерадостное лицо портрета.
Публика в зале присмирела, находясь еще под впечатлением рассказа подсудимого.
Только свидетельница Курицына несколько нарушала тишину, громко сопя и сморкаясь в муфту.
Народный судья склонился к заседателям, тихо переговорил с ними, вскинул спокойные, умные глаза на обвиняемого и громко огласил приговор, окончив его словами:
— Гражданин Волин, вы свободны. Можете итти.
Обвиняемый медлил, как бы не доверяя своим ушам.
— Можете итти, — повторил судья. Волин провел рукой по волосам, поклонился и, пошатываясь, направился к выходу.
Кутейников быстро протянул руку к портрету.
— Гражданин судья, вы разрешите, так сказать?
Судья еле заметно пожал плечами:
— Возьмите…
Потерпевший схватил портрет и догнал в дверях Волина:
— Молодой человек, вы забыли портретик, так сказать…
НАД БЕЗДНОЙ
Рассказ В. Г. Левашова
Бэзиль Лешоу проснулся очень рано, в своей маленькой комнатке «от хозяйки». Спать не хотелось. Болела слегка голова, и яркое мартовское солнце раздражало слишком горячим светом.
Лешоу быстро встал и также быстро оделся. На столе лежала записка, оставленная, видимо, с вечера (он пришел ночью и разделся, не зажигая огня): хозяйка в очень энергичных выражениях требовала плату за комнату. Он вздохнул: «начинается»… и, стараясь не шуметь, вышел на улицу. Было тепло и тихо, как бывает хорошим весенним утром. Пересчитав деньги, он быстро пошел в кафе, где рано утром собирались шофферы, извозчики, кондукторы, взял газету, заказал чай и уселся в дальний угол. Он любил этот ранний утренний час, когда город только просыпается, такой чистый, и газета пахнет свежей краской. Он привычным глазом пробежал первый лист и отложил газету, торопясь выпить первый глоток горячего чаю.
Да. Его жизнь за последний год сложилась отвратительно. Небрежный вообще в денежных делах, он увлекся карточной игрой, и систематические проигрыши его быстро выбили из седла, погубили его, он растерял дела и не заметил, как наделал кучу долгов, после того как все, что могло быть продано, было продано.
Конец наступил быстро. Не было ни денег, ни вещей, ни заработка — остались крупные долги и неумолимые кредиторы. Потянулась тяжелая, непривычная жизнь: его преследовали кредиторы, хозяйка грозила выселением и пр. пр. Сколько оскорблений, презрительных суждений, притворных сожалений, стоющих пощечины. Весь день он бегал в поисках заработка и ночью-поздно, ночью-часто голодный пробирался к себе в комнату и, стараясь не шуметь, раздевался впотьмах и ложился измученный, злой. А утром нужно было уходить рано, чтобы избежать неприятных визитеров. И так изо-дня в день, изо-дня в день. А работы не было и приходилось прибегать к мелкому, унизительному кредиту и не брезговать грошовым заработком. Ему нужна была передышка для спокойной работы, а ему не давали этой передышки. Нередко он собирался послать всех к чорту и предоставить все своей судьбе… Ну, суд. Пусть! Неприятно, но зато сразу, решительно. Что-ж делать? Проиграл — плати. Но кредиторы не хотели суда и расчитывали только на его заработки и сидели у него на шее. В конце концов, он не мог обвинять их: они хотели только получить свои деньги. Он вздохнул и снова взял газету. Большое объявление посредине текста привлекло его внимание:
«10.000 долларов
наличными немедленно выплачивается лицу, которое согласится спуститься с аэроплана (высота 1.000—1.500 метров) на спасательном аппарате, изобретенном инженером Матью».
Далее стоял адрес, куда следовало (Обратиться для переговоров и ознакомиться с условиями.
Лешоу улыбнулся: вот та сумма, которая устроит его. Она вернет ему возможность спокойной работы, поможет распутаться с долгами, словом — спасет его. А риск? Риск — жизнь. Вся, целиком, поставленная на одну карту. Слово «карта» вызвало представление об этих маленьких, блестящих кусках картона, с мягким шелестом падающих на зеленое сукно, и то непередаваемое ощущение, когда вскрывают карты, ударило, как вино, в голову.