— По духовному завещанию… — не мог не улыбнуться Лешоу.
— Я предоставляю вам самим подыскивать надлежащую оценку вашим действиям, — отпарировал Матью, — я излагаю только условия.
— Один вопрос: эта сумма не может быть, по надлежащему иску, обращена на уплату претензий моих кредиторов?
— Мы устроим так, чтобы этого не было.
— Но по закону…
— Мой друг, я уверен, что на всем земном шаре нет такого остроумного закона, действие которого не парализовалось бы «обходом» более остроумным. Закон мало подвижен, и жизнь опережает закон — это аксиома. Я гарантирую полную неприкосновенность этих денег. Последнее условие: вы сходите по этому адресу к врачу, он должен установить, отвечает ли состояние вашего здоровья данному опыту. А завтра, в восемь вечера, — у меня. Мы кончили. Я останавливаю свой выбор на вас.
Они обменялись крепким рукопожатием, и Лешоу вышел.
Яркий, пронизанный золотом солнца день блистал всеми красками голубого неба, перламутром маленьких облаков.
— Итак, кончено! Он, Базиль Лешоу решился подвергнуть свою жизнь безумному риску. Возвращаться — поздно. Le vin est tiré, il faut le boire! Вино открыто, нужно его выпить! А доктор? Может быть, он не позволит опыта? Лешоу заглянул в адрес и зашагал к доктору, стараясь заглушить липкий животный страх, что копошился где-то глубоко.
— Все в порядке, — довольным тоном сказал доктор и точно захлопнул крышку.
Приключений.
Все в порядке! Значит, Лешоу летит. Значит… Значит ставка принята, остается открыть карты. И вдруг ему мучительно захотелось близости человека, близкого общностью идей, наклонностей и духовных привычек. Единственный человек мог бы только она — Ирэн Скрайф. Их связывала странная близость. Иногда они не виделись месяцами и, встречаясь, чувствовали громадную радость. Словно и жили только мечтой о встрече. Но как у нее для него, так и у него для нее любое время было свободно. Они уезжали за город, вечером, когда воздух тих, и звезды украшают синий плащ ночи; прижавшись друг к другу, сидели на палубе маленького речного парохода, и темная вода сердито плескалась около них; бродили часами по картинным галлереям, или, повинуясь минутному капризу, заходили в храм и склоняли головы под звуки органа. А поздно ночью уезжали на окраину города, где оставались на одну недолгую ночь у старой Менни Ломм. Распаковывались закуски, хлопала пробка длинной бутылки, и так горячи были потом ее поцелуи. Ах, какая женщина Ирэн Скрайф! И никогда, никогда они не говорили о своей жизни, он не знал, что она и как она, она никогда не спрашивала его ни о чем. Им было хорошо вдвоем всегда, так стоит ли о чем спрашивать? Она так и говорила, смеясь:
— Ты меня любишь?
— Да, тысячу раз да…
— Я тебя тоже. Значит, нам больше совершенно не о чем разговаривать.
Он должен ее видеть. Случай исключительный, да к тому же он скучает без нее. Вот только, где бы достать хоть немного денег…
— Знаешь, Ирэн, не то, что у меня не было другого выхода, но я, по натуре, не терплю затяжной болезни, а тут через полчаса все выяснится… если не для меня, так для других, — добавил он после паузы.
Они сидели на скамейке одной из задних аллей городского сада. Лешоу рассказал ей все спокойно, не рисуясь, не преуменьшая и не скрывая своего положения. Она слушала напряженно, только дрожь, пробегавшая по темным бровям, выдавала ее волнение.
Наступило молчание.
Ирэн сидела, опустив глаза. И вдруг по длинным ресницам скатилась слеза… другая. Лешоу задрожал: она любит его больше, чем он думал. И это молчание, и эти слезы сказали им больше тысячи фраз.
Она подняла голову и светло улыбнулась, смахнув слезы:
— Хорошо, Бэз, очень хорошо. Это в моем характере. Зубная боль лучше всего лечится хирургически. А ваши кредиторы? О, я придумала блестящую штучку. Она рассмеялась весело и немного злобно.
— В чем дело, Ирэн?
— Слушайте, Бэз. Вы должны заявить им всем, что вы идете на риск, на большой риск, но что они, во всяком случае, получат свои деньги. Но в том случае (она стала выбирать фразы), если им придется… если вы… ну, понимаете… если получить придется не от вас лично… они должны проводить вас… к месту вечного упокоения, и только тот получит деньги (она сжала его руки, прося прощенья за резкую определенность фразы), — только тот получит деньги, кто понесет гроб, только тот, не иначе.
Это было чисто по-женски, ядовито.
— Ну зачем это, ведь, в конце концов, они хотят получить только свои деньги.