Доктор осторожно приблизился ко мне и тихо, почти одними губами, спросил: «Как Вы себя чувствуете?»
«Хорошо» — последовал машинальный ответ. — «Не уходите, садитесь на стул, выслушайте меня», — торопливо продолжила я затем, и улыбнулась, счастливая от того, что дар речи вернулся ко мне. Теперь можно было хоть как‑то постоять за себя, тем более, когда судьба посылала на помощь такого хорошего, пускай даже на первый взгляд, человека. Я нисколько не сомневалась в его поддержке и поэтому рассказала ему все как есть, не забыв ничего из своих злоключений.
Мой рассказ потряс доктора. Он видел в каком я нахожусь состоянии, и у него не было причин не верить мне. К тому же, он припомнил, что сопровождал меня в больницу в машине скорой помощи низенький, толстый человек, по описанию совершенно похожий на Виктора. Отсюда становилось ясно, почему я потеряла так много крови. Когда же доктор свел воедино обстоятельства поведения медсестры и моего спутника, то пришел к выводу, что это комар продолжает преследовать меня в разных лицах. Его догадка, подтвердись она в действительности, обещала мне только новые мучения, и мысли мои относительно комара переменились, а противоположную сторону: я уже не была как раньше отчасти благожелательно настроена к нему, потому что поняла, что он убивает меня своей любовью.
Но беда заключалась в том, что я не знала, могла ли однажды укушенная им, однажды испытавшая сладость его объятий, воспротивиться, когда с прилетом комара возникнет желание познать их снова.
Тогда же до меня дошла горькая истина, что если даже люди, государство позаботятся — полной безопасности человек никогда не достигнет, потому что от потусторонней силы тебя никто не защитит, и бесполезно скрываться, и бесполезно прятаться. Подобное поведение лишь не на много отсрочит трагическую развязку.
«Доктор», — выдавила я из себя. — «Вы хотите моей крови? Пейте ее».
Доктор кивнул и, не говоря ни слова, вынул из кармана халата скальпель и, сделав небольшой надрез на моем плече, принялся целовать мне руку, от запястья медленно приближаясь к ранке. Плечо уже было все в крови, когда он добрался до него, но он не спешил, он безусловно оттягивал удовольствие. Я наблюдала за ним, приподняв голову над подушкой, и могу поклясться, что я ни у кого еще не видела такой блаженной улыбки на лице, в которой, впрочем, совершенно отсутствовала подмеченная мной еще на гравюре сальность и злоба комара. Осторожными трепетными губами притрагивался молодой человек к надрезу и целовал и облизывал мое плечо попеременно. Затем он сделал такой же надрез у меня на горле и перебрался туда. И дальше, дальше. Он откинул простыню, оставив меня лежать совершенно нагой, и стал делать надрезы на бедрах и животе. Это было божественно. Я опять умирала, но теперь совершенно не испытывала никакого страха. Ощущение бесконечного счастья полностью овладело мной, и не давало ни о чем думать.
«Погоди. Я теряю сознание», — помимо своей воли, побуждаемая только инстинктом самосохранения, прошептала я, — «я хочу тебя, но после…»
Доктор прервал свои страстные поцелуи, посмотрел мне в глаза и медленно произнес: «В объятиях комара ты чувствовала большее удовольствие?»
«Нет».
«Тогда ты спасена!»