Куяма еще раз пробежал тазами расписание. Все отрезки времени складывались в единое целое. Но ведь если Харрис прав, то Азато от Огавы должен был прямиком направиться к главарю банды. Однако времени у него не оставалось: в три часа тридцать пять минут он вышел из офиса, а в три пятьдесят уже был дома… Куяма безнадежно махнул рукой. Внимательно изучив расписание по часам — четверг, пятницу и конец недели, — он несколько растерялся. Нигде ни следа такого визита, который можно было как-то увязать с предполагаемым главарем банды. Неужели Азато так и не удалось узнать его имя? Или же… — Куяму бросило в жар — его и не было, этого главаря банды? Как же он раньше не додумался? Азато проводил свой частный сыск по шаблонам приключенческих фильмов, но жизнь ведь не обязана придерживаться шаблонов. Огава наверняка был последним звеном в цепочке и не мог отослать воинственного Азато к кому-либо другому. Огаве артист грозил разоблачением, и Огава нанял таинственного убийцу. Куяма понятия не имел, как это доказать, но чувствовал, что выиграл. Правда, с посторонней помощью, но он все же раскрыл дело об убийстве Азато.
В гардеробной Дэмура нашел чистое, свежевыстиранное кимоно и подобрал к нему гладкий, без иероглифов, черный пояс. Взглянув в зеркало и убедившись, что одежда его в порядке, он вошел в додзё. Не обращая внимания на Фукиду, опустился на корточки и с закрытыми глазами стал ждать противника. Тренировочный зал Макамуры был первоклассным: чистые, светлые стены, на одной из них зеркало, вдоль другой выстроились макивары; в деревянных бадьях песок и мелкие камешки для тренировки кончиков пальцев. Красиво выведенные тушью иероглифы: «Малейший промах может обернуться пагубной ошибкой». У третьей стены поместился крохотный алтарь, над ним — японский флаг. Взгляд Фукиды вернулся к старому сыщику. Неряшливый, плохо одетый человек на глазах превратился в личность, внушающую уважение. Было видно, что спокойствие его не напускное. В таких тренировочных залах он чувствовал себя как рыба в воде, это был его привычный мир. Затем появился Макамура. Он тоже облачился в белое, безо всяких украшений кимоно, а на потертом черном поясе сверкало лишь его имя, вышитое золотом.
Ни один из противников не стал тратить время на разминку. Оба бойца считали гораздо важнее духовную подготовку. Дэмура с просветленным лицом был погружен в медитацию вплоть до последней секунды перед появлением противника. Макамура, по всей вероятности, освободился от посторонних мыслей наверху, в своей комнате. На пол позади себя он положил какую-то бумагу.
— Это мое признание. Можешь взять, если сумеешь, — медленным, спокойным шагом он двинулся к Дэмуре. А тот стоял как вкопанный, лишь взгляд его менялся по мере приближения противника. Фукиде не раз приходилось наблюдать, как меняется взгляд каратиста даже во время тренировочных встреч. В нем чувствуется напряженное внимание, а после нескольких ударов, нанесенных сильнее, чем требуется, в глазах бойца появляются гнев, холодная ярость, желание сокрушить противника. Но то, что Фукида увидел сейчас, ему было в новинку. Взгляд Макамуры и прежде не отличался дружелюбием, теперь же он был полон открытой угрозы. Этот хладнокровный, мертвенно-спокойный взгляд казался страшнее, чем самый злобный. Глаза Дэмуры изменились еще больше: словно змея глядела с его обычно приветливого лица. Фукиде довелось однажды наблюдать старика в поединке, но тогда в нем не было и следа этого грозного выражения.
Макамура тоже почувствовал, что противник сильнее, чем он думал. Он остановился и застыл в неподвижности. Странный, это был поединок — психологическое единоборство двух неподвижно замерших людей. А стоило любому из них сделать молниеносный выпад — и бойцу такого класса, как Фукида или Азато, пришел бы конец. Да, борьба была в высшей степени необычной. Противники не делали обманных движений, не принимали угрожающих поз, лишь упорно следили друг за другом. Их напряженная неподвижность напоминала замерший перед взлетом реактивный самолет, в котором уже запущен мотор. Оба держались в нескольких сантиметрах от той черты, за которой каждый из них чувствовал себя в безопасности. Это точно выверенное расстояние окружало их подобно незримому защитному колпаку или некоему силовому полю, в которое никто не смеет вступить безнаказанно.