— Какого еще Эноёду?
Огава, по-видимому, тоже блефовал, либо же действительно не знал, в чем дело. У Куямы не оставалось времени поразмыслить, как это могло быть на деле, поэтому он интуитивно держался своей линии поведения.
— По делу Азато адвокат мог бы еще найти смягчающие обстоятельства. В конце концов актер ворвался к вам силой, учинил скандал, избил вас — понятно, что в вас взыграла жажда мести. Однако за убийство полицейского придется расплачиваться сполна.
— О каком полицейском вы говорите?
Куяма промолчал. Он не знал, что ответить. Ведь если Огава не имеет отношения к убийству Эноёды, дело запутывается окончательно. Профессионал, поднаторевший на ведении допросов, в таком случае промолчал бы сознательно. Куяма же просто ушел в свои мысли, не замечая, что Огава беспокойно вертится на месте, прокашливается, робко пытаясь заговорить. Картина получалась неутешительная. Куяма думал и не находил выхода. А Огава вновь попробовал заговорить с ним — теперь уже громче и весьма учтивым тоном.
— Простите, господин инспектор, не могли бы мы побеседовать доверительно?
— Что?.. Ах, побеседовать! Пожалуйста, я к вашим услугам. Сейчас приедем на место и приступим. — Куяма снова умолк, мучительно раздумывая, как быть. По прибытии в отдел он действовал автоматически, выполняя все то, чему его учили в школе полицейских. Велел подозреваемому сесть, включил магнитофон и, заполняя протокол, задал множество формальных вопросов: фамилия, имя, дата и место рождения, образование… У Огавы не выдержали нервы.
— Чем задавать глупые вопросы, лучше объяснили бы, с какой стати вы собираетесь пришить мне убийство полицейского?
Куяма устремил на него дружелюбный взгляд.
— Вы признаетесь в убийстве Азато?
— Не в чем мне признаваться! Понятия не имею, чего вы от меня добиваетесь.
— Не признаетесь — и не надо, это не меняет сути дела.
— О каком признании вы твердите, черт побери?!
— Не станете же вы отрицать, что причастны к убийству двух человек? Шеф располагает неопровержимыми доказательствами, иначе не распорядился бы доставить вас сюда, сами понимаете. Но вы, конечно, вправе поступать, как считаете лучшим для себя.
Огава чуть подумав, спросил:
— Какие доказательства вы имеет в виду?
Куяма пожал плечами.
— Шеф сказал, что на вашей совести два убийства, а он слов на ветер не бросает.
Возможно, Огаву убедила искренность сказанного Куямой. Возможно, на него подействовала безупречная слаженность полицейского механизма, под колеса которого он угодил. Может быть, произвело впечатление могущество мифического Шефа: тот настолько уверен в исходе дела, что даже не торопится самолично допросить его, а поручает это зеленому юнцу. А скорее всего Огава, исходя из богатого жизненного опыта, легко представил себе парадоксальную ситуацию: ему сойдет с рук убийство, которое он совершил в действительности, зато его засудят за другое, о котором он и понятия не имеет. Кроме того, видимо, сказался страх, что если он будет отпираться, полиция копнет глубже и докопается до торговли наркотиками, а тогда уж ему и точно крышка. Куяма, по счастью, не упомянул, что полиции уже известно об этом. Лишь всеми этими причинами, вместе взятыми, можно объяснить невероятный факт: бывалый гангстер улыбнулся начинающему сыщику и покладистым тоном произнес:
— Ладно, так уж и быть… Признаю, что я повинен в смерти Азато… Но все произошло чисто случайно…
Куяма включил магнитофон, и сердце его радостно забилось. Победа!.. Но по мере того, как Огава излагал обстоятельства дела, им все сильнее овладевало дурное предчувствие. Он поверил арестованному преступнику. Конечно, тот далеко не безвинный агнец, каким себя выставляет: ему, видите ли, хотелось лишь слегка проучить Азато! Но за гибель Эноёды в ответе не он, а кто-то другой. И Куяма прекрасно понимал: до тех пор, пока он не отыщет этого другого, он не вправе считать дело Азато закрытым.
Они встретились в ресторане «Олд Инглэнд Стэйк Хаус» — излюбленном месте Куямы. Дэмура отчужденно оглядывался по сторонам. Он любил чистые японские харчевни и чайные, приятно пахнущие татами, изящно расставленные ширмы, голые, ничем не завешенные стены, бесшумно раздвигающиеся двери. Панели и перегородки темного мореного дерева, стены, сплошь в картинах, гул разговоров, музыка, хотя и тихая, но беспрестанно раздающаяся из невидимых репродукторов, клубы табачного дыма, полумрак, цветные свечи на столиках, — все это было не для Дэмуры. Посетители — в основном, молодежь — сидели за столиками, пили пиво и ели бифштексы с жареным картофелем. Юноши в легких, свободных рубашках с короткими рукавами, хорошенькие девушки… Откуда у них берутся деньги на такие дорогие рестораны?