Георгий вскочил на ноги, успев прикрыть локтями живот, и предплечьями заблокировал еще один удар ногой. Он почти ничего не видел — подкожное кровоизлияние заставило ткани вспухнуть, они закрыли глаза. Кентас бил его, зная, что цыган не может активно сопротивляться. Удары сыпались теперь без разбора — по бедрам, по почкам, в живот. Мясистое тело упруго встречало их, Георгий почти не реагировал. От крови и безнаказанности Кентас зверел. К тому же он вспомнил, как дрожал в засаде у края тропы. Он бил изо всей силы, как по мешку, это доставляло ему несравненное удовольствие. Пару раз он попал по голове. Ноги у цыгана подогнулись, тот упал и замер. Кентас двинул его еще пару раз и остановился.
Неужели убил, — подумал он. До этого убивать ему еще не приходилось. Он пнул тело ногой. Оно мягко перевалилось, дохлое, расслабленное, превратившееся в кусок мяса. На месте лица находилось месиво, да и сам Кентас был весь в крови. Но это была кровь цыгана. В той части, где должен был помещаться рот, что-то слабо запузырилось.
— Не сдох еще? — сквозь зубы процедил Кентас, нагнувшись над телом, чтобы получше рассмотреть это явление. В то же мгновение «труп», проявляя неожиданную ловкость, схватил его за ногу и опрокинул. Кентас попытался вырваться, но цыган навалился сверху и принялся душить. Он оказался очень живучим. Кентас стал отбиваться, изловчившись, ткнул противника пальцами в глаза. Но теперь их закрывали толстые подушки вздувшейся плоти, так что атака не причинила никакого вреда. Георгий продолжал стискивать пальцы, пока тело под ним не перестало дергаться. Он выждал еще несколько минут для полной страховки, потом тяжело отвалился в сторону. Опыт и умение держать удар победили и на сей раз.
Георгий полежал несколько минут, собирая силы, как делал это на тренировке, затем медленно поднялся и на ощупь пошел по тропе. Глаза заплыли, сломанная правая рука опухла, кроме того было сломано несколько ребер. Раздвинуть левой рукой ткани вокруг глаза оказалось невозможно. Георгий медленно продвигался вперед, вытянув руки и осторожно перебирая ногами. Надо было выбираться на дорогу.
— Стоять! — команда прозвучала резко и неожиданно. Гусман, привыкший подчиняться командам, тут же остановился, благоразумно не делая лишних движений, а Роман, будучи цыганом и посему в армии не служивший, резко повернулся, вскидывая обрез. Климов нажал на спуск. Короткая очередь прошила цыгана насквозь. Роман дернулся всем телом, качнулся, упал навзничь. Гусман позволил себе повернуть голову и увидел, как растерянность в широко открытых глазах сменяется откровенным недоумением, на секунду застывшим и вдруг мгновенно перешедшем в глубокую сосредоточенность, словно пришел момент чего-то важного, требующий углубленного самосозерцания. Гусман знал, что это за момент, он уже наблюдал его один раз в госпитале у парня, вскрывшего себе вены. Взгляд потух. Роман умер.
— Ты, блядь, руки на шею, — скомандовал Климов, качнув стволом автомата, — кругом!
Гусман медленно повернулся, всем своим видом выражая полное согласие.
— Теперь медленно, я сказал — медленно — сними с него ремень. Я беру тебя в плен. Возможно, тебе будет сохранена жизнь.
Гусман дал себя связать и засунуть в расщелину за кустами терновника. Этот лейтенант был совсем сумасшедший. Впрочем, неудивительно — на склоне остались пять его солдат. От него можно ожидать чего угодно, так что лучше подчиняться всем его приказам. Сейчас его лучше не злить.
Надежно спеленав пленника, Климов подобрал обрез, сунул его себе сзади за ремень. По его подсчетам, в живых оставалось пятеро бандитов, надо было их всех найти. Некоторых можно будет обезоружить и сдать живыми. Тогда никто не станет отрицать, что он убивал исключительно в целях самообороны. Впрочем, на войне, как на войне. На его группу напали и он, единственный уцелевший, принялся защищать свою жизнь всеми доступными способами. Климов решил подняться на вершину скалы, возможно, оттуда удастся кого-нибудь увидеть.