Это были специальные разрешения, сделанные для финансового и промышленного магната Нормана Фелтона и его телохранителей Джеймса Робертса и Тимоти О’Хара. Они были особыми потому, что пистолеты тоже были особыми. Каждое разрешение означало, что пистолеты были зарегистрированы в Вашингтоне. Пуля, выстреленная из каждого ствола, давала баллистические данные, по которым идентифицировали оружие так же, как по отпечаткам пальцев идентифицировали человека. Эти три револьвера выстрелили только по разу, когда проводилась баллистическая экспертиза.
Фелтон взял свой револьвер, и Джимми освободил пружину, которая открыла потайное дно шкатулки. Там лежало еще шесть револьверных стволов и специальный гаечный ключ. Они заменили стволы своих револьверов на новые, чьи баллистические данные были известны только трупам.
Позже Фелтон разговорился. Джимми сидел за рулем серого перламутрового «роллс-ройса», занимая место О’Хара. Он вел машину по мосту Джорджа Вашингтона, сверкающему огнями.
— Да, босс. Я находился прямо позади него.
— Ты когда-нибудь видел, чтобы кто-нибудь так двигался? Я говорю о его движениях. Он двигался так, что невозможно было предугадать его действия.
— Ну и что?
— Можно ли предугадать удар настоящего бойца?
— Нет, если он хороший боец.
— Почему?
— Потому, что он знает свое дело, — предположил Джимми.
— Ты прав.
— Ну и?
— Кто его научил?
— Таких мест множество, — сказал Джимми. Фелтон некоторое время молчал, наконец он спросил:
— Кажется, в последнее время нам не всегда сопутствует успех?
— Да, не всегда.
— Это ошибки наших помощников? Они стали хуже?
— Они говорят, что жертвы стали умнее.
— Что еще?
— Я не знаю больше ничего.
— Есть еще что-то, Джимми.
— Вы загнали меня в тупик, босс.
— Они не умеют наносить удар. Они никогда не ждут отпора. Ни один из тех простаков, которых мы нанимали, никогда не был застрелен или хотя бы ранен.
Джимми пожал плечами и посмотрел на выезд с 42-й улицы. Он не улавливал нити разговора. Босс обдумывал свою очередную идею.
— Почему те семеро парней не были вооружены? — спросил Фелтон.
— Многие люди не носят оружия, — сказал Джимми, свернув из основного потока на боковую улицу.
— Эти люди интересуются делами Виаселли или моими делами?
— Значит, они глупцы.
— Глупцы? Нет, у них есть свой почерк, а это несовместимо с глупостью. Но этот парень с крюком вышел за все рамки. Чего же ждать дальше? Я чувствую, что-то будет.
— Вы хотите сказать, что появится кто-то лучше?
— Я не думаю, что есть кто-то лучше. Но мы должны ждать целой команды. Команды убийц.
— Как в сороковые годы?
— Как в сороковые. — Фелтон откинулся на заднее сиденье.
Глава 18
Швейцар «Роял-Плаза» на 59-й улице рядом с Центральным парком был удивлен, когда хорошо одетый пассажир из «роллс-ройса» стал настаивать на том, чтобы швейцар припарковал его машину для того, чтобы его шофер мог пойти с ним. Швейцар быстро согласился. Он был не из тех, кто спорит с пассажирами из «роллс-ройсов».
Револьверы были надежно укрыты под дорогими костюмами, так что Фелтон и его шофер привлекли мало внимания, когда вошли в лифт.
— Четырнадцатый этаж, — сказал Фелтон.
Сверкающие позолотой двери лифта открылись в небольшом вестибюле. На других этажах двери лифта открывались в коридоры с комнатами. Но Фелтон посоветовал Виаселли, когда тот занял этаж в «Роял-Плаза», переоборудовать вход, сделав что-то вроде отдельного вестибюля.
Фелтон ждал в вестибюле и подмигивал Джимми, который улыбался в ответ. Они оба знали о том, что один из телохранителей Виаселли смотрит сейчас на них сквозь одностороннее зеркало, висевшее слева от них. Фелтон поправил галстук, посмотрев в зеркало, а Джимми показал своему отражению непристойный знак средним пальцем руки. Дверь открылась. Мужчина в темном полосатом костюме и синем галстуке пригласил их войти.
Они вошли спокойной походкой, не проявляя эмоций и не изменяя шага, в огромную светлую комнату, заполненную клубами сизого дыма и людьми в строгих костюмах.
Щеголеватый невысокий мужчина с черной итальянской сигарой, зажатой в темных тонких губах, подошел к Фелтону и Джимми, протягивая тонкую правую руку и широко улыбаясь.
— О? Вы пришли, мистер Фелтон?
Фелтон пытался вспомнить имя этого человека.
— Мне неудобно об этом говорить, но, — мужчина чуть поклонился в сторону Джимми, — здесь не место для водителей. — Он должен уйти.
— Он останется.
Невысокий мужчина поднял руки ладонями вверх.
— Но он не имеет права.
— Он останется, — повторил Фелтон без всякого выражения.
Улыбка, которая никогда и не была настоящей, исчезла с лица. Правая рука поднялась к лицу в типичном латинском жесте.
— Мистер Биг сам скажет свое слово об этом.
Неожиданно по комнате прокатился шорох, когда все сидевшие вскочили со своих мест, а стоявшие выпрямились. Они смотрели на большие двери, которые только что распахнулись. В дверях появился человек в сером строгом костюме и полосатом галстуке и выкрикнул:
— Мистер Фелтон.
Фелтон и Джимми направились к дверям, чувствуя на себе взгляды всех присутствующих. Джимми остановился возле дверей, когда Фелтон вошел. Джимми стоял как часовой и обводил холодным взглядом серых глаз всех присутствующих в комнате. Фелтон шел к концу длинного стола из красного дерева, за которым сидел франтоватый джентльмен перед шахматной доской. Его дружелюбные карие глаза были глубоко посажены на твердом и величественном римском лице. На его руках был прекрасный маникюр. Длинные, седеющие на висках волосы были зачесаны на левый пробор. У него были полные чувственные губы, хотя во всем облике не было ничего женоподобного. Позади него, на стене, висела фотография дородной женщины и восьми детей, его семьи.
Фелтон поискал признаков старости на лице, дрожи в руках или немощности в движениях тела. Ничего этого не было. Виаселли был по-прежнему сильным человеком.
— Какой ход ты бы сделал, Норман? — спросил Виаселли. Его голос был обычным, все с тем же великолепным оксфордским произношением.
— Если бы я понимал в шахматах, я бы сказал тебе, Кармин.
— Ты был бы стоящим противником, если бы умел играть.
— У меня есть другие игры.
— Тебе нужно было родиться итальянцем.
— А тебе нужно было быть евреем.
— Это не самое худшее. — Теплая улыбка появилась на лице Виаселли. — Я никогда не мог понять твоей любви к южанам.
— Какой любви?
— К этому Джимми из Техаса.
— Это просто мой человек.
— Просто? Мне так никогда не казалось.
Фелтон положил руку на стол.