Да, надо признать, что Рындин умел наблюдать и делать выводы, что его, видимо, и сгубило: «Группы и группки насчитывались наверняка в большом количестве, состав их менялся — за два месяца, в течение которых я посещал четыре группы в разных местах города (одну даже вне города), состав их обновился более чем наполовину».
Собственно, такое явление характерно для многих подобных процессов. Оно знакомо мне по давним посещениям групп каратэ и ушу, где примерно через полгода занятий образуется ядро из пяти-семи самых способных или наиболее упорных учеников. С ними проводятся дополнительные занятия, иногда они даже подменяют инструктора в работе с новичками. Они же выступают в соревнованиях. Наверняка в этом случае старосты и активисты тоже участвовали в дополнительных собраниях. Знал ли Рындин о том, что из некоторых членов сект готовились боевики? Во всяком случае, я мог предположить, что овладение основами Всепроникающей Мудрости было условием хотя и необходимым для зачисления в состав боевиков, но недостаточным. Надо было еще иметь соответствующие физические данные. Я не мог пока определить суть функций боевиков, кроме расправ с неугодными типа Рындина и охраны собраний. Последнее предназначение у меня вызвало — хотя и являлось пока чисто теоретическим — некоторые ассоциаций, исторические аналогии, если угодно. «Зааль шютце», то есть, охрана залов, чем занимались в свое время крепкие и беззаветно преданные идее молодые люди, положила начало военной элите и дала известную аббревиатуру — СС.
Предположения Рындина в этом отношении почти полностью совпадают с моими: «… теперешние претенденты на роль повелителей идут неизбитым путем. Они овладевают душами, точнее психикой масс. И надо сказать, расчет их достаточно точен: в борьбе политических партий за голоса голодных и неуверенных в завтрашнем дне избирателей тратятся силы и средства, а обретенная власть может оказаться чисто формальной, потому как требуется удовлетворение нужд и чаяний миллионов, что является делом крайне трудным, если вообще выполнимым в нынешней ситуации».
Значит, Куренков, носившийся, по свидетельству Рындина, с идеей элитарного управления огромными массами низших существ, стоял во главе или, в крайнем случае, у истоков некой секретной организации? Мне в это не верилось, хотя я и не обладал достаточной информацией о нем. Более верным мне представлялось другое предположение: «Рица» являлась даже не крышей, а крышкой бункера под названием Всепроникающая Мудрость.
Я видел горы, довольно широкое ущелье, серое небо над ним. Это было необычно, я привык видеть здесь свет. А теперь небо затянуто пеленой, из невидимых туч летел снег. Ущелье заметно сужалось к противоположному концу, просвет там был исчезающе малым и вовсе не из-за перспективы — расстояние до выхода из ущелья составляло не более двух километров.
Надо преодолевать, надо постоянно изменять обстоятельства в свою пользу, иначе потом, вынырнув из сна, я обнаружу мир вокруг себя в лучшем случае таким, каким я его оставил. Но эти «лучшие случаи» — редкость необычайная. Мир имеет стойкую тенденцию меняться к худшему, если этой тенденции не сопротивляться постоянно.
И я пошел по ущелью. Мне понадобился посох — я знал, что очень скоро не обойдусь без него — и посох появился в моих руках. Дубина длиной около полутора метров, толщиной чуть ли не в руку. Манипулируя такой штукой, можно наделать дел. Используя кое-где посох как шест для прыжков, я преодолевал нагромождения скальных обломков, перескакивал с его помощью через углубления, заполненные рыхлым снегом. Но я знал, что ближе к выходу из ущелья мне встретятся преграды посерьезней, нежели камни и ямы. И верно: не успел я преодолеть треть пути, как с пологого склона слева черными молниями метнулись наперерез тропе несколько черных волков. Интересно, подумалось мне, а что произойдет, если я сейчас опущу руки, не стану сопротивляться? Но я знал, что сопротивляться надо, что все происходящее здесь — не сказочка и не компьютерная игра, об условностях речи быть не может, последствия событий и моих поступков «здесь» скажутся непременно «там», в обычной жизни.
Волки атаковали меня полукругом. Их было пятеро или шестеро — они оказались слишком близко, когда я обратил на них внимание. Здесь меня не может предупредить остро развитое чувство приближающейся опасности, здесь оно спит, здесь правила игры иные.
Первый волк прыгнул на меня сверху, мощно оттолкнувшись от склона и перелетев через большой валун. Концом палки я описал дугу и сильно ударил волка в нижнюю челюсть, сокрушая ее. Я держал палку в обеих руках, проводя левую руку вперед и вверх, а правую возвращая к правому бедру, отчего мой посох обрел скорость вращения как у пропеллера.
Волк отлетел шагов на пять, чтобы шмякнуться на острые камни замертво. Хорошее начало. Второй бросился на меня снизу вверх, навстречу. Я отвел палку назад и, когда волк оторвался от земли, чтобы в следующий момент сомкнуть челюсти на моем горле, ткнул посохом, словно пикой, в его оскаленную пасть, чувствуя, как толстый конец посоха раздирает небо волка, проникает дальше, в глотку. А потом — резкий рывок посоха вверх. Брызгая на темные камни ярко-алым, волк упал у моих ног.
Резко развернувшись вправо, я переломил противоположным концом посоха хребет третьему волку. Двое оставшихся в живых — все же их было пятеро — черными тенями мелькнули по противоположному склону справа. Я ожидал продолжения атаки, но волки, похоже, совсем расхотели грызть и рвать меня на части. И я продолжил свое движение к выходу из ущелья, которое все больше сужалось. Ветер теперь дул мне прямо в лицо, снег летел все гуще и гуще, пока наконец не превратился в сплошной серо-белый поток. Я брел, опираясь обеими руками на посох, ноги мои скользили по мокрым камням, ветер дул так сильно, что грозил опрокинуть меня и понести назад по ущелью. Но когда я вышел наконец из ущелья, снегопад прекратился и одновременно утих ветер, которому так и не удалось повалить меня.
И появился снова этот дивный, фиолетово-золотистый свет. Долина передо мной была покрыта ярко-зеленой травой, и голубые маки росли в изобилии там. И мой чой-гэргэн стоял у большого камня, наблюдая за моим приближением и не трогаясь с места. Когда я приблизился к нему, чой-гэргэн указал рукой на большой камень. На нем стояла маска-череп. Три пустых глазницы, не две. Вокруг черепа был некий круг, на котором стояли пять черепов поменьше, уже с двумя глазницами каждый. «Они там», — то ли ветер шелестит, то ли говорит кто — я даже не могу понять, на каком языке. Кто они? Мне нужен ответ. Но чой-гэргэн куда-то исчезает…
К середине ноября я работал оператором газовой котельной, а в группе изучающих Путь Всепроникающей Мудрости прошел испытания, дающие право быть переведенным на вторую ступень. Этих ступеней вообще-то пять, как и в тибетских монастырях для монахов, изучающих богословие. Каждый, выдержавший испытание, должен еще пройти что-то вроде собеседования.
Старостой нашей группы была экзальтированная девица лет двадцати пяти по имени Регина. В чисто физиологическом смысле девицей она, естественно, не являлась, потому как готовность спариваться чуть ли не с каждым вторым встречным мужчиной читалась во всем ее облике. Судя по всему, я был одним из тех «вторых», на кого пал выбор Регины. Месяца, что я провел в группе, оказалось более, чем достаточно для близкого знакомства с Региной, за исключением разве что общей постели. Она предпринимала самые настоящие атаки, чтобы склонить меня к сожительству, но я с успехом играл роль этакого ограниченного фанатика, аскета, который спасению души уделяет большую часть своего свободного времени, изнуряет себя трудом и физическими упражнениями (что было чистой правдой), не позволяет себе ни капли спиртного (что являлось правдой в подавляющем большинстве случаев) и не ест мяса (что совсем не было правдой) и так далее. Я старался не переигрывать, давал Регине надежду победить меня в ближайшее время, хотя про себя решил ни в коем случае не заходить столь далеко.
Как-то Регина почти напрямик заявила мне:
— Дальше ограничений будет меньше. Даже совсем наоборот.
— То есть? — изобразил я полное непонимание.
Тогда она популярно изложила учение тантры, поведала о женском начале, о шакти, или женских божествах, об ананде, то есть о плоти божества, о том, что Всепроникающая Мудрость традиционный буддизм не наследует и тому подобное. Ясно, эта темноволосая, высокая девушка уже предвкушала групповой секс с примесью мистики. Я изобразил сдержанный оптимизм и одновременно лицемерно обнадежил Регину скорой возможностью приобщения к плотскому слиянию с божеством в более узком составе.
Я надеялся, что могу после этого рассчитывать на особо доверительное к себе отношение. Действительно, примерно через неделю Регина сообщила мне о том, что я не просто предчувствовал, а уже наверняка знал.
— Ты прошел на вторую ступень и будешь теперь дорамба (термин этот наставники Всепроникающей Мудрости заимствовали из лексикона тибетских богословских факультетов). Но окончательное решение о переводе будет принято только после собеседования.
— А что это за собеседование? — теперь я уже играл наивного, но в то же время достаточно корыстолюбивого страстотерпца, которому порядком обрыдли тяготы и лишения на избранном пути и который, несмотря на свой фанатизм, все же жаждет каких-то перемен. А как же иначе — я должен был дать понять Регине, что стремлюсь войти рука об руку с ней в мрачновато-радостное здание тантризма.