Замок неожиданно щелкает, и дверь, на которую я слегка давил, распахивается в прихожую. Я врываюсь внутрь, захлопываю за собой дверь, прижимаюсь к ней спиной. А спина-то у меня мокрая. Что, если за мной все-таки выехали? Сигать с балкона по веревке вниз? Веревку я с собой прихватил, и еще кое-что…
Носовым платком протираю замки — на них я опирался руками. Потом извлекаю из-за пазухи тонкие перчатки из синтетики, туфли сбрасываю…
Обыск стараюсь делать не спеша, запоминая, как лежит та или иная вещь, как повернут ключ в замке того или иного ящика. Очень скоро я натыкаюсь на плоский прямоугольный чехол из зеленой пластмассы, в нем хозяин хранит документы. Паспорт: Болотин Виталий Петрович, 24 марта 1948 года. Женат, разведен. Диплом. Та-та-та… Фармацевт! Еще один диплом, полученный позже, это уж наверняка на заочном добывал образование. Экономический факультет. Справка, справка, выписка из трудовой книжки… Книжка сберегательная: весьма не густо. Да и обстановочка у него в квартире поскромнее, нежели у Крысина. О чем это говорит? Пока ни о чем. Женской одежды в шкафах нет. А квартира двухкомнатная, и дом этот — не кооперативный.
Телефон у Болотина богатый, с электронной памятью, с сенсорным набором. Трудно даже сказать, на сколько это тянет в рублях. Красноречивая деталь. И магнитофончик двухкассетный импортный, и костюмчик-тройка шерстяной бельгийский в шкафу — в глаза не бросается, никакой мишуры, но все дорогое, добротное. Виталий Петрович — бедный человек, поскольку дешевых вещей не покупает. Вон и мебель у него с первого взгляда совсем невидной кажется, старомодной, но ведь она из настоящего дерева, а не из клееной стружки и опилок.
Да, эту квартиру надо оборудовать микрофонами с особой любовью и тщательностью. В телефоне ковыряться не стоит — столь дорогую и тонкую вещь можно и попортить ненароком. А вот в коробочку, в розетку для подсоединения телефонного провода мы некую штучку вставим. А на чердаке поставим усилитель. Прием будет надежным и чистым, иначе грош цена мне как радиоинженеру.
Петриченко до этого я встречал месяца два назад. Он, как всегда собранный и сосредоточенный, летел куда-то, выдвинув вперед свою каменную челюсть. При его службе подобный имидж как нельзя кстати. А сейчас я Петриченко не узнавал. Он не выглядел человеком, испытывающим постоянную нехватку времени. Совсем наоборот — его движения и даже манера вести разговор приобрели некую замедленность, словно бы мне показывали прежнего Петриченко, отснятого «рапидом». Он вяло подал мне руку, а раньше его рукопожатие было скорее похоже на апперкот.
По этим коротким ударам я Петриченко хорошо знал. Года три назад я бросил заниматься каратэ, мы с Петриченко были в одной весовой категории — до 75 кг. Он пониже меня, но плотней. А руками-корягами своими кирпичи крушил в соревнованиях по разбиванию предметов — только пыль столбом стояла. Ладонь у него и сейчас шершавая, словно кора дерева.
— Здорово, Стас, — элегически произнес Петриченко.
— Привет, Пинкертон, — сказал я. — Жизнь в поиске, то бишь в сыске?
— Нет, — ответил он, как-то странно глядя на меня.
— Что значит — нет?
— Надоело все, — сказал он. — Ты что, для того меня позвал, чтобы на холоде держать? Давай-ка в «Шоколадницу» зайдем.
Он сразу заказал коньяк. — Надоело, я говорю. Надоело зарабатывать «бабки» для начальства. Надоело невиновных делать виноватыми и наоборот. Надоело пребывать постоянно в дерьме, рыться в отбросах. Вот, кстати. Лена с клиентом. Вон, у колонны. Узнала меня. Но, как говорится, ни тени смущения. Я ведь и раньше не мог ее достать. Да-да, даже эту шлюху.
Я осторожно повернул голову в том направлении, куда глядел Петриченко. Мужчина лет на двадцать старше компаньонки. Женщина одета со вкусом и в то же время с той простотой, которая возможна только при значительных средствах. Не в пример прочим дамам, одетым по-провинциальному кричаще. Да, не отрекомендуй мне только что Петриченко эту самую Лену, я бы решил, что профессор с молоденькой аспиранткой забежали мимоходом выпить по чашечке кофе, обсуждая тему ее диссертации.
— И почему же ты не мог ее «достать»? — я задал вопрос таким тоном, словно ответ меня не интересовал. Такую уж манеру я усвоил в беседах с Петриченко. Хотя, конечно, он сообщал мне иногда сведения «не для широкой публики» — его выражение — или, во всяком случае, давал информацию, достаточную для того, чтобы делать выводы.
— У нее крепкое прикрытие.
— Понятно. Прикрытие — это сутенер. С французского буквально переводится как «покровитель».
— Да, покровитель, — хмыкнул Петриченко. — Он с них, путан, три шкуры дерет, этот покровитель.
— Ты говоришь, словно знаешь его, — осторожно-безразлично сказал я.
— Я его знаю. — Он разлил коньяк по рюмкам, поднял свою, понюхал.
— Разбавляют, мерзавцы. — И выпил одним глотком.
— Да, — продолжал Петриченко, — то, что у них, шлюх этих, начальник есть, — верняк. Эту Лену и подружек ее по промыслу видели несколько раз с одним типом. Крутой мужик, лапу на проституцию в двух или трех районах наложил. Они его боятся, «ночные бабочки».
— Странно получается, — пожал я плечами. — Ведь не один ты об этом знаешь.
— Ну да, не один я. — Петриченко пристально на меня взглянул. — У него, знаешь, кто лучший друг? Начальник горотдела БХСС Польшин. Слыхал о таком?
Я отрицательно покачал головой. На самом же деле о Польшине я слышал. Вернее, я разговор Болотина с Польшиным слышал. Даже два разговора: один раз Болотин звонил тому на службу, а в другой раз…
— Ты уж совсем меня заинтриговал, Сашка, — вздохнул я.
Будь у меня хоть капельку литературного таланта, я бы такой роман забабахал из жизни «ночных бабочек». Простой советский мент вступает в схватку с торговцами женщинами и выигрывает. А что это за «крутой тип»?
— Бывший спортсмен. Мастер спорта по вольной борьбе. Говорят, когда-то на республике вполне успешно боролся. Штогрин.
Наверное, я вздрогнул. Ну, таких совпадений не бывает. Прямо наваждение какое-то! Недавно в беседе — в той, второй Польшин сказал: «Штогрина, значит, надо послать, он мозги живо вправит». Как же все это сразу переварить?.. Машинально я спросил Петриченко:
— Так ты совсем ушел или?..
— Очень стремлюсь, — он разлил остатки коньяка, — во всяком случае на службу уже больше месяца не хожу. Рапорт подал и на работе не появляюсь. А они регулярно меня вызывают, беседуют, призывают остаться. Но я — ни в какую.
Сегодня дежурит Здоровяк. Есть еще Спортсмен. Так что охрана у «веселых домиков» немногочисленна.
Я наблюдаю за Здоровяком, а он, в свою очередь, наблюдает за светящимся окошком в одном из домиков. То ли нездоровый интерес проявляет, то ли наоборот — заботится о безопасности и комфорте. Вообще-то у них все чинно — подъезжает машина, девочка с клиентом проходит в домик, и никто их там не тревожит. Девочек я уже насчитал пятерых. Лены, которую показал мне Петриченко, среди них не было. Может быть, этим предприятием не Штогрин командует, а я просто подгоняю факты под придуманную мной версию?
Одно ясно: долго возиться с «веселыми домиками» нет времени. Нужен ускоритель реакции. Или, если угодно, детонатор. Но взрыв должен быть не очень громким. Мне свое присутствие обнаруживать нежелательно, не говоря уже о том, чтобы навести их на какие-то выводы. Но выхода у меня нет. Будь я Петриченко, я бы на допрос кого-то вызвал или осведомителей порасспросил с пристрастием. А у меня статус совсем не тот. Они мне башку «в момент» отвернут, если «вычислят». Хотя «в момент» — это сильно сказано, это еще надо будет посмотреть, скольким я успею отвернуть. Так что дернем слегка за ниточку, внесем сумятицу в их спаянное пошлой жаждой обогащения «семейство».
Я неслышно соскальзываю со стены и иду вслед за Здоровяком, который возвращается в свою клетушку при котельной. Котельная допотопная, конечно, углем отапливается, но наверное, в домиках тепло, потому что охранники, они же кочегары, топливо подбрасывают часто.
Здоровяк не успевает дойти до двери, когда я вырастаю перед ним. Лампа под жестяным конусом сверху освещает его лицо, искаженное почти суеверным ужасом — еще бы, перед ним существо в маске на пол-лица и в каком-то темном балахоне. То ли инопланетянин, то ли привидение, из ночного тумана возникшее.
Естественно, что реакция Здоровяка, мягко говоря, неадекватная. Попросту он вообще никак не успевает среагировать. Струя из баллончика заставляет его огромное тело обмякнуть, сложиться и распластаться на бетонных плитах перед котельной. Я выдергиваю широкий пояс у него из брюк, заламываю руки назад, связываю. Из связки ключей выбираю тот, что отпирает дверь его клетушки. Телефон на столе работает, гудок есть. Нет ли где «пушки» или «пера»? Здоровяка-то я хорошо обыскал, при нем ничего не было. Под подушкой нет, под матрасом — тоже. В аптечке? Аналогично. Н-да, неаккуратно как-то получается — такой важный объект ребята охраняют и совсем не вооружены…
Возвращаюсь на улицу, оглядываюсь осторожно вокруг — может, кто-то еще подстраховывает одинокого сторожа? Похоже, что нет, я бы раньше заметил. Но времени у меня совсем нет. Вбежав в комнату, быстро свинчиваю крышку с той стороны трубки, где размещается микрофон, вставляю туда еще один, только раза в два меньше, завинчиваю трубку. Этот битюг не должен догадаться.