«И того дни (15 мая), царевичъ по утру всталъ дряхлъ съ постели своей и голова у него, государя, съ плечъ покатилася, и въ четвертомъ часу дни царевичъ пошелъ къ обѣднѣ и послѣ евангелія у старцевъ Кириллова монастыря образы принялъ, и послѣ обѣдни пришолъ къ себѣ въ хоромы, и платьицо перемѣнилъ, и въ ту пору съ кушаньемъ взошли и скатерть постлали и Богородицынъ хлѣбецъ священникъ вынулъ, и кушалъ государь царевичъ но единожды днемъ, а обычай у него государя царевича былъ таковъ: по вся дни причащался хлѣбу Богородичну; и послѣ того похотѣлъ испити, и ему государю поднесли испити; и испивши пошелъ съ кормилицею погуляти; и въ седмой часъ дни, какъ будетъ царевичъ противу церкви царя Константина, и по повелѣнію измѣнника злодѣя Бориса Годунова, приспѣвши душегубцы ненавистники царскому кореню Никитка Качаловъ да Данилка Битяговскій кормилицу его палицею ушибли, и она обмертвѣвъ пала на землю, и ему государю царевичу въ ту пору киняся перерѣзали горло ножемъ, а сами злодѣи душегубцы вскричали великимъ гласомъ. И услыша шумъ мати его государя царевича и великая княгиня Марія Ѳедоровна прибѣгла, и видя царевича мертва и взяла тѣло его въ руки, и они злодѣи душегубцы стоятъ надъ тѣломъ государя царевича, обмертвѣли, аки псы безгласны, противъ его государевой матери не могли проглаголати ничтоже; а дяди его государевы въ тѣ поры разъѣхалися по домамъ кушати, того грѣха не вѣдая. И взявъ она государыня тѣло сына своего царевича Димитрія Ивановича и отнесла къ церкви Преображенія Господня, и повелѣла государыня ударити звономъ великимъ по всему граду, и услыхалъ народъ звонъ великъ и страшенъ яко николи не бысть такова, и стекошася вси народы отъ мала до велика, видя государя своего царевича мертва, и возопи гласомъ веліимъ мати его государева Марія Ѳедоровна плачася убиваяся, говорила всему народу, чтобъ тѣ окаянныя злодѣи душегубцы царскому корени живы не были, и крикнули вси народы, тѣхъ окаянныхъ кровоядцевъ каменіемъ побили» и проч.
Г. Бычковъ, издавая этотъ драгоцѣнный отрывокъ, замѣтилъ: «Свѣдѣнія, заключающіяся въ повѣсти, показываютъ, что она составлена современникомъ, бывшимъ близко ко двору царевича или имѣвшимъ знакомство съ лицами, къ нему принадлежавшими. Подробности о томъ, какъ царевичъ провелъ день, въ который совершилось убійство, служатъ очевиднымъ тому доказательствомъ, а самый разсказъ объ этомъ происшествіи носитъ на себѣ всю печать достовѣрности. Вообще въ цѣлой повѣсти не встрѣчается ни одной черты, которая бы давала возможность заподозрить ея достовѣрность». Мы вполнѣ соглашаемся съ этимъ приговоромъ; прибавимъ отъ себя еще вотъ что: почему, напримѣръ, мы не должны предпочесть этого чрезвычайно правдоподобнаго сказанія слѣдственному дѣлу, исполненному, какъ ниже покажемъ несообразностей и уничтоженному въ своей силѣ тѣмъ самымъ человѣкомъ, который производилъ его? Покажите намъ что нибудь подобное, независимое отъ слѣдственнаго дѣла, но вполнѣ согласное съ извѣстіями, заключающимися въ послѣднемъ, и тогда будете имѣть возможность повѣрять это — болѣе чѣмъ сомнительное — слѣдственное дѣло.
Изъ приведеннаго разсказа видно, что убійцы совершили свое дѣло въ нѣкоторомъ отношеніи ловко. Убійство произошло безъ свидѣтелей. Кормилица, ошеломленная ударомъ, не видала ничего. Убійцы, перерѣзавши горло ребенку, сейчасъ начали кричать. О чемъ они кричали? Конечно, о томъ, что царевичъ зарѣзался самъ. Понятно, зачѣмъ они ударили кормилицу, и какимъ бы образомъ они объясняли этотъ ударъ впослѣдствіи, еслибъ остались живы. Они бы, вѣроятно, сказали, что кормилица не смотрѣла за царевичемъ; они увидали, что съ царевичемъ припадокъ, что у него въ рукахъ ножъ; съ досады они ударили кормилицу, сами бросились на помощь къ царевичу, но уже было поздно: онъ мгновенно перерѣзалъ себѣ горло. Имъ бы повѣрили, да кормилица, ошеломленная ударомъ и не видавшая, какъ они рѣзали ребенка, не смѣла бы ничего сказать противъ двухъ свидѣтелей. Царица прибѣжала уже послѣ, услышавши крикъ, и не видала убійства. Такимъ образомъ, не оставалось бы другихъ свидѣтелей совершившагося факта, кромѣ тѣхъ лицъ, которые его совершили.
Что Борису былъ разсчетъ избавиться отъ Димитрія — это не подлежитъ сомнѣнію; роковой вопросъ предстоялъ ему: или отъ Димитрія избавиться, или современемъ ожидать отъ Димитрія гибели самому себѣ. Скажемъ болѣе: Димитрій былъ опасенъ не только для Бориса, но и для царя Ѳедора Ивановича. Димитрію еще пока былъ только восьмой годъ. Еще года четыре, Димитрій былъ бы уже въ тѣхъ лѣтахъ, когда могъ, хотя бы и по наружности, давать повелѣнія. Этихъ повелѣній послушались бы тѣ, кому пригодно было ихъ послушаться, — Димитрій былъ бы, другими словами, въ тѣхъ лѣтахъ, въ какихъ былъ его отецъ въ то время, когда, находившись подъ властію Шуйскихъ, вдругъ приказалъ схватить одного изъ Шуйскихъ и отдать на растерзаніе псарямъ. Димитрію хуже насолилъ Борисъ, чѣмъ Шуйскіе отцу Димитрія, Ивану Грозному! Димитрію съ дѣтства внушали эту мысль. Всѣ знали, что царь Ѳедоръ былъ малоуменъ; всѣмъ управлялъ Борисъ; были люди, Борисомъ недовольные, иначе и быть не могло въ его положеніи; были и такіе, которые съ радостію увидѣли бы возможность низвергнуть Бориса съ его величія, чтобъ самимъ чрезъ то возвыситься или обогатиться; и тѣ и другіе легко уцѣпились бы за имя Димитрія; они провозгласили бы его царемъ, потребовали бы низложенія малоумнаго Ѳедора, заточенія въ монастырь, куда и безъ того порывалась душа этого нищаго духомъ монарха. Попытка замѣнить Ѳедора Дмитріемъ проявлялась уже тотчасъ послѣ смерти Грознаго, когда еще Димитрій былъ въ пеленкахъ, и вслѣдствіе этой-то попытки съ тѣхъ поръ держали Димитрія въ Угличѣ. Попытка навѣрное повторилась бы такъ или иначе, когда Димитрій бы выросъ. А что̀ бы сталось съ Годуновымъ, если бы Димитрій сталъ царемъ? Понятно, что Борису Годунову было очень желательно, чтобы Димитрій отправился на тотъ свѣтъ: чѣмъ раньше, тѣмъ лучше, и спокойнѣе для Бориса Годунова.