Но вернемся к нашему герою. Нужно сказать, что он беспечно относился к своему поэтическому дару. Набрасывал экспромты на клочках бумаги, салфетках, которые мог тут же выкинуть в корзину, а иногда в лучших традициях писал рифмованные строчки прямо на манжетах. Когда его просили бережнее относиться к поэтической музе, он смеялся, называя свои стихи праздной забавой. Он не лукавил. Для него, человека высокообразованного, ценившего поэзию, это действительно было только забавой. А настоящими музами всегда оставались музыка, опера, театр. Но поэтические способности Собинова не остались незамеченными профессионалами. Истинный знаток поэзии Корней Иванович Чуковский любил вспоминать такой эпизод.
Как-то они вместе отдыхали в санатории. Встретились у кабинета, где должны были принимать процедуры, разговорились. Корней Иванович вспомнил любимого Некрасова, его дактилические рифмы и посетовал, что они даются поэтам труднее, чем другие.
— Труднее? — удивился Собинов. — Нисколько!
И в доказательство без малейшей натуги набросал следующий превосходный экспромт, весь построенный на дактилических рифмах:
Чуковский был потрясен: “Форма этого экспромта виртуозна, и я уверен, что со мной согласится любой профессиональный поэт. Со стороны техники она безупречна”.
— Русский язык так богат, — добавил Собинов, — что не только дактилические, но и гипердактилические рифмы не представляют для русского человека никаких затруднений.
В доказательство он привел свой недавний экспромт:
Можно восхититься не только искрящейся веселостью, легкостью слога, но и способностью к самоиронии великого певца, лучшего исполнителя партий Ленского, Лоэнгрина, Ромео и Вертера на русской сцене. Эти роли он и сам считал удавшимися. Другие свои партии судил строже. А всего за 35 лет сценической деятельности Собинов исполнил 42 вокальные партии. Ни одна из них не оставила слушателей равнодушными.
ЗАБЫТЫЕ ИМЕНА
Московский чудак Демидов
Сергей Малинин
Д. Л.Левицкий. Портрет П.А.Демидова, 1773 г.
Этот портрет не похож на парадный. Вместо камзола на вельможе Прокофии Демидове халат, на голове — колпак. Почему на портрете изображена лейка? Что это за здание на втором плане? Конечно же, все детали здесь не случайны. Как не случаен и сам персонаж в галерее знаменитых людей, оставленной художником Дмитрием Левицким.
Жил в Москве в XVIII веке большой оригинал. На его причуды сбегался смотреть весь город. Представьте себе такую картину. От парадного подъезда богатого дома отъезжает повозка оранжевого цвета. Шесть лошадей запряжены цугом (гуськом): две передние и две задние маленькие, а между ними — здоровенные битюги. На большой лошади сидит карлик, а на маленькой — форейтор такого роста, что ноги его волочатся по мостовой. Лакеи тоже выряжены на смех: одна половина камзола расшита галунами, вторая — из сермяжного сукна; на одной ноге лакированный башмак, на другой — лапоть. А в повозке сидит баснословный богач — Прокофий Акинфьевич Демидов.
Богатство и дворянский титул он унаследовал от деда, тульского кузнеца Никиты Демидовича Антуфьева, прославившегося при Петре I. О его мастерстве царь узнал случайно. Сподвижник Петра Великого Петр Шафиров, оказавшись однажды в Туле, попросил починить пистолет тонкой немецкой работы. “Да вряд ли кто-нибудь из ваших мастеров справится с этим делом”, — добавил он. Но, к удивлению заказчика, нашелся такой умелец, который в один день починил замысловатый чужеземный механизм. Царь, прослышав про чудо-мастера, пожаловал ему земли на Урале для строительства металлургических заводов и дворянское звание, присвоив фамилию Демидов. А во время войны со Швецией заводы Демидова уже снабжали русскую армию орудиями. Своему сыну Акинфию Никита Демидов оставил и заводы, и обширные земли в Сибири, и серебряные рудники на Алтае, и многое другое. Так было положено начало династии заводчиков Демидовых.
После смерти Акинфия его богатое наследство было поделено между сыновьями, и большая часть досталась, конечно, старшему, Прокофию. О богатстве и чудачествах этого человека складывались легенды. Он много путешествовал по Европе, и все новинки, привлекавшие его внимание, тотчас же перекочевывали в Москву. Побывав в Гейдельберге и познакомившись в местном университете с достижениями немецких оптиков, Демидов приобрел партию очков. С той поры вся его прислуга вынуждена была носить очки. В очках у него щеголяли даже лошади и собаки.
Замечателен был дом Демидова на Басманной. Снаружи он весь был обшит железом — на случай пожара. А внутреннее убранство поражало роскошью. Это был настоящий музей редких и дорогих вещей. В стенах скрывались маленькие органы, из серебряных фонтанчиков струилось вместо воды вино. По драгоценным коврам разгуливали ручные обезьяны, кролики, собаки всевозможных пород. Под потолком висели клетки с заморскими птицами, а в мраморных бассейнах плавали рыбы.
Прокофия Акинфьевича можно было бы причислить к самодурам, которых на Руси всегда хватало. Одни дурили, не зная на что употребить власть, другие — на что потратить деньги. Но самодурство Демидова часто оборачивалось щедростью.
Про него рассказывали такую занятную историю. Одна мелкая помещица, овдовев и оказавшись на грани нищеты, попросила у Демидова 10 тысяч рублей в долг. Он согласился, но поставил условие: если должница не отдаст денег в срок, он осрамит ее на весь город.
— Как же ты меня осрамишь? — спросила обескураженная помещица.
— Напишу на доске “мошенница” и приколочу эту доску к твоему дому.
Помещица согласилась с таким условием, но, обдумав все хорошенько, решила не подвергать себя риску, одолженных денег не тратить, а попробовать своими силами справиться с нуждой.
В положенный срок она приехала расплатиться с кредитором. Демидов поблагодарил ее, а сам отдал распоряжение камердинеру тайком отнести деньги назад в ее экипаж и положить их на видное место. Отъезжая от дома Демидова, помещица заметила знакомую пачку денег и в ужасе вернулась назад.
— Неужели ты все-таки задумал осрамить меня? — испуганно спросила она Демидова.
— Нет, матушка, — ответил он. — Это тебе подарок за исправность.
Он наотрез отказался принять долг и таким образом облагодетельствовал бедную вдову, поступив хоть и эксцентрично, но благородно.
Демидов вообще редко кому отказывал в помощи, поэтому его дом постоянно осаждали нищие, бродяги и жулики.
Но не только так выказывал щедрость Прокофий Акинфьевич Демидов. На строительство Воспитательного дома в Москве и устройство Коммерческого училища при нем Демидов внес более миллиона рублей. За это пожертвование он получил чин статского советника и медаль. При Петербургском воспитательном доме на его деньги (20 тысяч рублей) был учрежден госпиталь для бедных родильниц. Еще 20 тысяч он пожертвовал Московскому университету, с тем чтобы из процентов с этого капитала выплачивалась стипендия беднейшим из студентов.