Лесьмян происходил из семьи асиммилированных евреев, принявших католицизм. Окончил гимназию, а затем юридический факультет Киевского университета. Но остаться на родине не решился — это значило обречь себя на большие сложности, потому что шансов найти работу для него почти не было. Для тогдашних российских чиновников и блюстителей нравов он был личностью подозрительной, по рождению еврей, по языку и вероисповеданию — польский католик Лесьмян эмигрировал во Францию, где прожил до 1918 года, когда Польша стала независимой. Жил он скудно, перебивался случайными заработками, юридическую профессию применить к делу не мог. Зато рано осознал себя как поэт, и вплоть до 1907 года его стихи, написанные либо по-русски, либо в самопереводе с польского, появлялись в литературных журналах «Весы» и «Золотое руно».
Приехав в Польшу, Лесьмян не обрел ни достатка, ни покоя. Правда, он был счастлив в браке и души не чаял в жене и двух дочерях, но постоянно терзался терзаниями мужчины, не способного обеспечить трем любимым существам достойную жизнь. Все, что он смог найти в свободной Польше для материального обеспечения — это место нотариуса (юридический диплом все-таки сработал) в провинциальном городке Замостье.
Те, кто знал Лесьмяна, вспоминали о нем одновременно с теплотой и сочувствием. Внешне он был немного забавный — маленького роста, худощавый, рано облысевший, со щеточкой жестких коротких усов, то очень общительный и разговорчивый, то вдруг замыкавшийся в себе. Спасением для него были «три мои девочки», как называл он жену и дочерей. Это был тот редкий случай, когда члены семьи безоговорочно поддерживали в муже и отце увлеченность занятием, не приносившим никакого дохода, — сочинением стихов, — и никогда не попрекали его скудными заработками на казенной службе.
Наконец в самом начале 1930-х годов Лесьмян обрел кое-какую известность как поэт. В этом сыграло определенную роль огромное уважение к его таланту молодых литераторов, прежде всего поэтов Юлиана Тувима и Константы Галчиньского. Благодаря их усилиям в 1931 году Лесьмян получил первую и единственную в своей жизни национальную литературную премию. На церемонии вручения премии произошел смешной эпизод: она официально именовалась «Премия молодых», и когда с трибуны огласили возраст лауреата — 54 года, по залу прокатился смешок, сменившийся аплодисментами.
Нотариальные дела давались Лесьмяну куда хуже, чем стихи.
В 1934 году, не проявив должного внимания, он зарегистрировал какую-то мошенническую сделку как правомерную, попал под следствие, был подставлен и оболган коллегами-юристами — и только по благоволению властей избежал тюрьмы. После этой истории Болеслав стал молчаливым и замкнутым.
Жизнь шла, дети выросли. Старшая дочь вышла замуж и уехала в Париж. Младшая довольно успешно начинала артистическую карьеру. За ней весьма галантно ухаживал некий симпатичный молодой человек, отношения развивались, последовало предложение руки и сердца. По правилам приличия девушка привела жениха домой — познакомиться с родителями. Узнав во время застолья, что его невеста еврейка, хоть и крещеная, а будущий тесть — «стихоплет», жених с грохотом отодвинул стул и ушел не попрощавшись, буркнув только что-то насчет «затаившихся жидов, от которых житья нету». Через час после этой гнусной выходки у Лесьмяна случился сердечный приступ — первый и последний в его жизни, потому что сердце его не выдержало потрясения.
На дворе стоял 1937 год, до войны оставалось два года, до трагедии варшавского гетто — шесть лет. Поэту не суждено было узнать, что в 1943 году его жену и одну из дочерей отправили в лагерь смерти Маутхаузен.
Большинство великих польских поэтов XIX столетия были политическими трибунами, мечтавшими о национальной независимости родины. Лесьмян никогда не интересовался политикой. Он был поэтом сугубо лирическим, стихийным, природным. За пристрастие к темам природы его звали «лесовиком» и «колдуном», за мрачноватый колорит и сквозную тему смерти — «ангелом». Но все сходились в том, что среди польских поэтов первой половины XX столетия Лесьмяну нет равных в искусстве виртуозного владения словом. Молодой Юлиан Тувим, шутник и задира, при встрече целовал Лесьмяну руку и вполне серьезно говорил: «В стихах вы — пан, а я холоп, мне не зазорно». И он же много позднее сказал: «Где-то на небесах есть королевство поэзии, а Лесьмян — случайно свалившийся оттуда к нам в Польшу посол этого королевства».
Перевод Владимира Луговского
Перевод Ирины Поляковой-Севостьяновой
* * *
Как Анна Хмельцова догадалась, что Василий солгал
Происшествие случилось в 21.45, когда трубач в обычное время вернулся домой. Он кричал, стукнулся головой о дверь, то есть был шум. Сосед пострадавшего утверждал, что ничего не слышал, потому что крепко спал. По его словам, он поел и посмотрел телевизионную программу «Время», которая продолжается с 21.00 до 21.30, потом принял снотворное и уснул. Известно, что снотворное, даже принятое натощак, начинает действовать только через 15–30 минут. А после еды — еще позже. Он просто не мог успеть уснуть за такое время. Это помогло Ане понять, что Василий говорит неправду.