Монсон не ожидал, что обитатели поселка настолько заинтересуются пресс-конференцией, а потому не отдал своим людям распоряжений кого-то не пускать. И вот теперь он стоял вовсе не перед двумя рядами стульев, занятых репортерами: перед ним волновался набитый под завязку актовый зал, желающие услышать его слова теснились даже в дверном проеме. В зальчике было, наверное, градусов тридцать, не меньше, и первые ручейки пота заструились у Монсона между лопатками, еще когда он только выходил на небольшую сцену. Прожекторы под потолком светили в глаза, отчего трудно было различить людей, сидевших дальше первого ряда. Монсон мог рассмотреть только сосредоточенное, напряженное выражение на лицах.
Он откашлялся и глянул в свои записи. Неловкие чиновничьи слова, которые он разучивал перед зеркалом. Сверкнула фотовспышка, потом еще. Мужчина с большой телекамерой на плече сделал несколько шагов вперед.
— Как вам известно, прошло уже больше недели с тех пор, как пропал Билли Нильсон. — Монсон перевел дух. Полыхнула еще одна вспышка. — Мы провели масштабные розыскные работы, но в данный момент подобные вложения сил и времени уже не могут рассматриваться как обоснованные.
Он хотел не делать пауз, не ждать реакции публики. И все же остановился. По залу пронесся шум, перерос в ропот.
— Поэтому я принял решение прекратить поиски, — продолжил Монсон. — Однако следствие продолжает разрабатывать другие версии.
— Вы все еще считаете, что Билли мог заблудиться? — выкрикнул кто-то с первого ряда.
Монсон попытался рассмотреть спросившего, но его ослепили вспышки.
— Ну… Мы работаем непредвзято и не исключаем никаких сценариев.
Ропот перешел в гул.
— Как по-вашему, мальчика могли похитить? — выкрикнул другой журналист.
— Как я уже сказал… — Монсон почувствовал, что рубашка прилипает к спине. Он поднял руки, чтобы утихомирить публику. — Как я уже сказал, мы работаем непредвзя…
— У вас есть подозреваемый? — прервал его кто-то. Монсон заслонил глаза от света, пытаясь понять, кто задал вопрос. Очередной журналист?
— У н-нас…
— Разумеется, подозреваемый есть. Весь, мать его, поселок знает, кто это сделал! Вопрос только в том, почему Томми Роот до сих пор на свободе.
Монсон моментально узнал этот голос. Харальд Аронсон. Он не успел ответить: шум все нарастал, люди кричали, соглашаясь с Аронсоном. Кое-кто из журналистов встал и протиснулся поближе к сцене, чтобы было лучше слышно.
Монсон снова поднял руки, прося людей сесть, чтобы он мог отвечать на вопросы по одному. Напрасно. Его, кажется, никто уже не слушал. Люди выкрикивали вопросы, вопросы перемежались утверждениями.
— Так у вас нет подозреваемого?
— Арестуйте этого дьявола, Монсон!
— Какую гипотезу вы сейчас разрабатываете?
— Рооту доверять нельзя! Скользкий черт!
— Идет ли речь о шантаже?
— Мы боимся выпускать детей на улицу, пока он на свободе!
— Считаете ли вы, что Билли еще жив?
Монсон понял, что потерял контроль над ситуацией, и счел за лучшее прекратить пресс-конференцию.
— Вот дерьмо, — бурчал он себе под нос, покидая сцену под прикрытием своего самого надежного полицейского. — Вот же чертово дерьмище!
Глава 13
Вероника не была хорошей дочерью. И хорошей сестрой не была. Домашний телефон Маттиаса она помнила настолько плохо, что, собираясь позвонить брату, всякий раз перелистывала затрепанную записную книжку, чтобы уточнить номер.
В год, когда пропал Билли и умерла мама, ей исполнилось четырнадцать, а Маттиасу — шестнадцать. Они росли в районе, который Маттиас когда-то окрестил Страной теней. Веронике нравилось это выражение, она вертела его так и сяк. Лишь много лет спустя она поняла, что брат, должно быть, услышал его в каком-то фильме.
Страна теней огромна, но ее редко показывают в новостях, если только там не произошло что-нибудь ужасное. В остальное время она прячется за названием станции, которое со свистом проносится мимо окон поезда, или ответвлением дороги, на которое никто никогда не сворачивает. Полузнакомые места из тех, что минуешь, спеша попасть куда-нибудь еще.
В Стране теней бывают люди двух типов, говорил Маттиас. Те, кто уезжает, и те, кто остается. Они с Вероникой уедут при первой возможности.
В восемнадцать лет Маттиас поступил в Полицейскую школу в Стокгольме, оказавшись одним из самых младших на своем курсе. И на долгих два года оставил Веронику в большом доме один на один с отцом и пустыми комнатами. Она злилась на брата. Но все же с нетерпением ждала его приездов домой на выходные. Ждала его рассказов о квартире в Стокгольме, где они будут жить вместе, о вещах, которые станут делать вместе. Она считала дни до его выпуска, отмечала их в блокноте, как заключенный отмечает дни до освобождения.