— Есть немного…
— Ты наверное ловишь себя на мысли, что лучше бы и дальше оставалась в неведении о происходящем? — спросил участливо, с опозданием сообразив, что слишком разоткровенничался.
— Угу, есть такое дело. Такое ощущение, что я перечитала на ночь страшных сказок, типа «Вия» и теперь мне снится бесконечный кошмар…
— Разве так все плохо? — Петя протянул через стол свою широкую ладонь и легонько сжал прохладные пальчики, — нас много и мы в состоянии тебя защитить, не бойся… — Степка посмотрела в эти понимающие глаза и сглотнула, вспомнив, что зелье-то еще не выпила. Хрипло ответила, отведя взгляд:
— Вот это особая часть моего кошмара. Уж извини…
— Я понимаю, — сказал со вздохом и потянул ее ладонь ближе, зажав между своих горячих и сухих. И вроде бы жест был невинный, призванный успокоить, но вместо этого испуганное женское сердечко споткнулось и побежало в нервном галопе. «В глаза не смотреть, в глаза не смотреть…» — как мантру повторяла она про себя и даже зажмурилась для надежности, — я понимаю, — повторил Петр Ильич еще раз, — даже не представляю, как бы я реагировал на твоем месте. Нам-то что… единственная проблема, справиться с ревностью.
— А… это вообще, возможно? — спросила шепотом, стараясь не выдать свое взволнованное состояние и чувствуя себя мартовской кошкой, не способной остановиться на одном коте.
— Справиться с ревностью? — переспросил он, — мы все-таки мужики, что нам… какая-то ревность!
— Н-но… — попыталась она спорить, — ведь в нашем современном обществе это не принято. Делить свою женщину с…
— Да знаю я все! — перебил Петр, повысив голос, — и поверь, это мука в моем сердце. Но… стоит представить, каково тебе… мне становится еще хуже. Чувствуешь себя, наверное… — «ой, ты даже не представляешь, кем я себя чувствую, — ответила она про себя», — порочной, озабоченной, не правильной?
— Ну… где-то так, — хмыкнула она, — бывает и хуже, но лучше тебе этого не знать… — в этот момент Степанида вспомнила, как она лежала в стогу и стонала от ласк волка. Щеки заалели.
— Нам проще, нас тянет к одной женщине, — продолжил сосед, не замечая ее смущения, — а ты терзаешься, пытаясь выбрать, пусть даже в глубине души, одного и сконцентрироваться на нем.
— Ты очень догадлив, — всхлипнула она, потому что в этот момент почувствовала его губы на своих пальчиках.
— Не трудно себе это представить, — он разжал маленький кулачек и погладил внутреннюю сторону ладони, — и к сожалению у меня совета, как тебе принять эту ситуацию и настроиться на совместное будущее. Хоть в тысячу голосов будем твердить, убеждая расслабиться, тебе это не поможет…
— Это точно… — Степка потихоньку потянула руку на себя и он выпустил ее. Лишь на мгновение прижал к своей гладковыбритой щеке и бегло коснулся ртом костяшек. Она убрала ладонь под стол и потерла ее, стараясь избавиться от наваждения. И правда помогло. Она сделала большой вздох и решилась распахнуть глаза. Петр смотрел пристально, слегка подавшись вперед через стол и во взгляде его отражалась забота и… едва уловимая обида?
— Я совсем не нравлюсь тебе, да? — спросил с вымученной улыбкой, — навязанный жених, хуже татарина? — перефразировал известную поговорку.
— Да нет, ты же знаешь, что нет… — пролепетала она, — меня ко всем вам тянет одинаково.
— Не одинаково, Степушка, увы, не одинаково… — Петр закрыл глаза, а когда открыл их, в них уже ничего нельзя было прочесть, — ты мне кофе обещала, — и даже улыбнулся, в попытке сменить тему.
«О Боже, он знает… Знает, что у меня что-то было с другими… Вот я идиотка, сколько раз мне говорили, что нельзя кому-то из женихов уделять больше внимания, иначе другие могут обозлиться… А я то с Митей под деревом… то с Гором… тоже под деревом, то со Славиком в стогу… И даже с Антоном целовалась, блин… А у Петра руку забрала… И объясни теперь, что не от того, что неприятен…»
— Степушка, — ворвался в ее самобичевания его голос, — ты просто знай, я тебя ни к чему принуждать не буду. Никогда. И торопить не стану, — сказал, словно мысли прочел, — за волосы и в пещеру — не мой метод …
— Спасибо! — искренне ответила Слагалица, почувствовав теплый толчок в сердце. А это приятно, оказаться понятой. Импульсивно поднялась со стула, потянулась через стол, обхватила соседа за лицо и прижалась к твердым, словно вылепленным в гипсе устам. Петр был не готов и поэтому замешкался на секунду. Рвано выдохнул в ее рот, привстал, одной рукой обнимая за шею, а вторую запутав в кудрях.
Поцелуй военного был несмелым лишь десятую долю мгновения. Или он просто не спешил, замерев у уголка розовых пухлых губок, наслаждаясь, и до конца не веря? Степка улыбнулась и сама приоткрыла губы, потерлась о мужественный рот, нырнув в поцелуй, как в омут.
Жених целоваться умел. Эта мысль, пришедшая в голову, женщину удивила. А как же, она-то его себе Дон Жуаном не представляла, от чего-то решив, что в его жизни была только армия. Как бы там ни было на самом деле, целовал он ее искусно.
Гладил шею под распущенными волосами, зарываясь все глубже пальцами, сокращая расстояние между ними. Ласкал губами неспешно, отдаваясь поцелую целиком, словно хотел запомнить каждую секунду. От этих медленных движений твердого, но чувственного рта, женское сердце колотилось в рьяном темпе, кровь устремилась пониже талии, а в груди рождались и гасли стоны, тогда как инстинкт размножения, захлебываясь восторгом, требовал не прерываться.
Не помня себя, Степка оказалась в объятьях соседа, прижатая к его твердой груди, ягодицами упираясь в стол. Петр отпустил ее губы, плавно сместившись на шею, от чего ей пришлось откинуть голову назад, жадно хватая ртом воздух, не в силах более удерживать стоны.
Отвел с сторону ворот джинсовой рубашки и лизнул ключицу. Слагалица вцепилась в его волосы, выдав тем самым, как чувствительна даже к простым ласкам.
— Ты… так пахнешь приятно, — прошептал в ложбинку между грудью, уткнувшись носом и замирая. Ладонями крепко сжал талию и со смешком с голосе прохрипел, — и, кажется, твой кот сожрал мою ногу…
— Что? — спросила слабо, не понимая не единого слова.
— Вот шельмец, — раздался голос Лукерьи, — не дал порахубничать хозяюшке! Пусти жениха, невеглась!
— Ой! — пришла в себя Степанида, дернулась, поглядела по сторонам. «Между нами ведь стол был! Когда я только успела?» Встретилась глазами с Петром, только сейчас заметив, что они у него серого, практически стального оттенка. Они глядели с беспредельной нежностью, на самом дне полыхая сдерживаемой страстью. Степка сглотнула, прикрыла глаза, устыдившись и прошептала, — Фич, фу, откат!
— Фич? — переспросил военный, не разжимая объятий — это его кличка?
— Ага! — Степка не вырывалась, в его руках было тепло и надежно и совсем не страшно, что он попытается пойти дальше, начхав на запреты, — только что придумала, — в попытке привести дыхание в норму она положила голову ему на плечо, обняла за талию. Петр пах костром и паленой канифолью и этот запах ассоциировался с чем-то хорошим.
— Почему «Фич»? — спокойно, словно на его ноге не висел, вцепившись зубами в икру, зубастый котяра, поинтересовался сосед.
— От термина «фича», который очень любят программеры, — ответила она, — означает некую уникальность, особенность. Иногда мы так даже баги называем, — хихикнула.
— Понятно, — протянул он, — ему подходит, уникальность не оспоришь…
— Очень болит? — дыхание пришло в норму, но покидать объятия не хотелось.
— Нет, не очень. Когда ты так прижимаешься, я вообще о нем забываю…
— Блин, — опять хохотнула она, — прости, просто я велела ему не дать мне… ну… ты понимаешь…
— Спасибо, милая, — вдруг совершенно серьезно сказал вояка.
— М-м-м, за что? — поинтересовалась Слагалица, непроизвольно проведя по его спине, отмечая про себя стальные мышцы. «Не выставляет на показ такую красоту, вот, широкий свитер надел… Скромный, что ли?»
— За поцелуй, — он запрокинул ее голову к своему лицу, — за нежность.
— Ну что ты… Мне… мне тоже понравилось, — прошептала в ответ, — ты… хорошо целуешься…
Петр Ильич запрокинул голову и громко, счастливо рассмеялся, прижав ее к себе ближе, от чего она ощутила еще кое-что стальное, к счастью скрытое за плотными джинсами. В который раз покраснела и опять спрятала лицо в его свитер.
— Спасибо, Степушка, правда! — повторил он, когда отсмеялся, — я прямо перестал чувствовать себя старым дырявым ведром.
— Да ладно, старик нашелся! — фыркнула она, — все, отпускай меня, буду лечить твои боевые раны!