— И чего ты не свистел? — спросил Грозный Соловья, сидящего за рулем. Охранники ехали на втором джипе сзади, тенью следуя за хозяином. Красивая золотистая машина Антона осталась грудой бесполезного металла лежать на обочине.
— Так и вас бы приложило, — ответил Петр, — не умею пока прицельно свистеть.
— А где Фич? — вспомнила про питомца Степка, — он… жив?
— Жив, Амазонка! — заверил Антон, обернувшись к ней, — он заложника поймал, отпускать отказался. Едет вместе с моими парнями. Потом допросим. Как ты? Не пострадала? Мы тут все немного свихнулись… — он устало провел по лицу рукой.
— Н-нет…
— У тебя лицо в крови.
— Царапины, не волнуйся. Сейчас главное Петя.
— Испугалась, маленькая? — от тревоги в его голосе угрызения совести стали грызть еще сильнее.
— Нормально, вроде. А вы… как? Откуда Славик узнал?
— Ему еще из машины Петр Ильич позвонил.
— А остальные?
— Дома расскажу, — Грозный отвернулся и пробормотал, что б она не расслышала, — мне тоже интересно, где остальные…
— Антон…
— Да?
— Спасибо тебе… Всем вам спасибо…
«Идиотка, я же Лапе спасибо сказать забыла! Еще и придурком обозвала…»
К Поляне они добрались уже в сумерках. Петра Ильича пришлось нести на руках, в сознание он так и не пришел. Степка держала его за руку и рыдала вслух.
— Я наконечник обломал, — сказал Петя-Соловей, — но вытягивать стрелу не советую, может кровотечение начаться, не остановим. В больничку бы ему.
— Амазонка лучше лекарство знает, — ответил ему Антон, — он до больнички может не дотянуть. Да и что мы там скажем? Кто стрелял?
— К-кладите его на землю, только подстелите что-то, — Степка прижалась на миг лбом к дубу, собираясь с силами, глуша кулаком слезы, — я вернусь через минуту!
На Полянке было тепло и тихо. Как всегда она манила прилечь в сочную траву и забыться сном. Но Степка торопилась, как могла. Зачерпнула водицы из ручья, набрала полный рот и побежала назад.
Поила Петра долго. Раза три бегала к ручью. И только на третий раз почувствовала слабый отклик, когда уже отчаялась, решив, что он умер. А когда его ледяные губы слабо шевельнулись и кадык дернулся, едва не заорала от счастья. Мужчины все это время стояли молча и не вмешивались.
— Ура, он выпил воду, выпил! — Степка подскочила на ноги, — я еще раз сбегаю!!!
В следующий раз Петр Ильич выпил всю воду и ответил на поцелуй. Но силы его были так слабы, что он даже руки поднять не смог.
— Так, мальчики, слушайте меня! — скомандовала она, дыша как загнанная лошадь, — я бегу за водой, а когда возвращаюсь, вы вынимаете стрелу. Понятно? Но только когда я вернусь.
— Хорошо, Амазонка, не переживай! — ответил Грозный, — но пора бы поспешить, мороз крепнет!
— Я быстро!
Как и предвидел Соловей, крови было много. Степка лила воду прямо в рану, но в темноте трудно было разобрать, затягивается ли она.
— Все, хватит! — остановил ее Антон, — пора возвращаться. Ты еле на ногах держишься.
— Еще разочек! — отмахнулась от него Степка, просто обезумев от желания спасти Петра.
— Стой, остановись, Степа! — Грозный сжал ее плечи и слегка тряхнул, — ты сделала достаточно. Сейчас его лучше отнести в тепло, слышишь меня?
— С-слышу…
— Пойдем, тебе пора отдохнуть, на ногах едва стоишь!
— Да… хорошо. Тогда ты со своими архаровцами неси Петю ко мне. А я на Полянку на десять минуток всего. Умоюсь, наберу еще воды и приду.
— Ладно, — неохотно согласился олигарх, понимая, что без него охоронники дома никого не впустят, но оставлять ее было страшно — Петя тебя здесь подождет и проводит. Только не задерживайся, обещаешь?
— Десять минут Антон, от силы пятнадцать, обещаю!
— А то в прошлый раз мы тебя на твоей Поляне на восемь дней потеряли.
— Я не стану спать, только умоюсь, успокоюсь немного. Правда…
— Хорошо, родная, верю! — он чмокнул ее в лоб и отпустил.
— Леля! — закричала Степка, как только ступила на Полянку, — Леля, помоги! Леля! — она кружилась посреди сочного луга и отчаянно звала, — ты обещала еще два раза появиться!
— Не кричи, Степанида, я здесь! — нежный голосок раздался у самого уха и женщина обернулась, едва не врезавшись в богиню. Пыл тут же поутих. До того Леля была прекрасна и воздушна, все слова забылись, — здравствуй! Чем помочь тебе?
— Ох, здравствуй! Извини, что я так кричу, просто нервничаю… Что делать не знаю.
— Пойдем, присядем у воды, — богиня приобняла Степаниду и увлекла к Ручью. Они сели на берегу, поросшем травою и Слагалица начала:
— Понимаешь, я боюсь за женихов. На меня кто-то объявил охоту и сегодня один из них серьезно пострадал. Я опасаюсь, если так будет продолжаться, до свадьбы мы можем не дожить.
— Хм. Чем же я могу помочь?
— Как мне уберечь их, подскажи? В послании богов сказано, что я должна уберечь семерых.
— Мужчина воин. Его задача защищать женщину, любовь, мать, а не наоборот! А у тебя их семеро. Доверься им.
— Н-но…
— Верь в избранников, иначе, что за союз у вас получится? — сказала Леля, — мужские дела мужчинами вершатся.
— Предлагаешь сидеть тихонько и надеяться, что их не убьют, пока будут меня защищать?
— Зачем же тихонько. Можешь помогать, советом, любовью, поддержкой.
— Блин! — в сердцах сказала Степка, — как ты не понимаешь, боюсь я за них!
— Понимаю. Но сама ты можешь только выбор сделать. Все остальное делайте вместе, будьте в союзе! Не повтори ошибку Первой.
— Какую ошибку?
— Самую главную, первую. Всю жизнь ей перечеркнувшую, — вздохнула Леля, красным носком башмачка нарисовав круг на водной глади, — я ей советовала рассказать все женихам. Она не стала…
— О чем ты говоришь, можешь рассказать? — поинтересовалась Степка.
— Могу. Сестрица ее злобная, разведала, что есть способ отречься от женихов в день свадьбы. И внесла в уши глупой-глупой Нидары.
— И какой же это способ?
— Скажу, но надеюсь у тебя хватит ума не пойти по ее пути.
— Я не хочу от них избавляться! — твердо сказала Степка, — я хочу сохранить всех до Дня Перуна, а там уже будет видно, что судьба нам уготовила.
— МудрО, мудрО, — покивала Леля, — радует… даже странно, такая мудрость влюбленным девам не присуща, все больше на чувствах они живут.
— Так возраст у меня далеко не девичий, — пожала плечами Слагалица, — в моем возрасте обычно по двое деток, а я вот, только замуж собираюсь.
— Возможно причина в этом, — задумчиво сказала Леля, — так вот… Мара узнала, что от жениха в день свадьбы можно отказаться, обвинив в измене. Боги не смеют навязывать в мужья неверных.
— Нида как-то узнала, что братья ей изменили? У меня было видение, в котором Мара говорила, что все братья, кроме Меча к ней в постель пришли.
— Не совсем так было. Нида, узнав это, побежала к Мечу. А должна была женихам рассказать, глупая.
— И что случилось?
— Меч, горячая голова, схватился за эту идею, как за спасение. Уж не знаю, как он так сделал, но в день свадьбы Нида обвинила его братьев измене.
— Ого. И что боги?
— Боги? Боги были вынуждены устранить Нега, Солнца и Рада с обряда, — скривилась Леля.
— Но…
— А хочешь, сама увидишь? — Леля, не дождавшись ответа, зачерпнула из ручья и брызнула Степке воду в глаза. Та зажмурила, вытерла лицо ладонями, но когда открыла глаза…
На Поляне они были уже не одни. Нидара, ее Степка узнала сразу, облаченная в белую полупрозрачную рубаху, с распущенными, почти до самых пят волосами, стояла в самом центре. Травы не Полянке почти не было. Лишь узкая зеленая полоса у ручья, остальная, обгоревшими черными нитями уныло укрывала землю, испещренную древними рунами.
Богов Степка признала тоже сразу, хотя до этого довелось видеть только Числобога в одном из снов. Огромные они были, да выдающиеся шибко. Все с бородами, четверо с седыми, в богатых одеждах, они стояли полукругом, соприкасаясь плечами и глядели хмуро, словно пребывание в этом месте было для них утомительно и скучно.
Позади Нидары обнаружились братья-женихи. Четверо практически одинаковых мужчин в домотканых сорочках, подпоясанные кожаными ремешками. Выглядели братья взволнованными, особенно один, самый высокий из них, с пронзительными синими глазами, которые он постоянно прятал в пол, так как в них бушевала непокорная гроза. Трое других топтались на месте, сжимали кулаки, изо всех сил скрывая состояние.
Лишь Нидара не сдерживалась. А возможно, сил у нее для этого не было. Она плакала. Плакала и тряслась молодой осинкой на ветру. Тонкая рубаха липла к телу, подчеркивая сочные формы красавицы, от чего она чувствовала себя голой на базарной площади.