— Если вы имеете в виду, возможно ли, что он нанёс по своему телу раны в нескольких местах, прежде чем заколоть себя ударом в сердце, — ответил я, — это возможно. Думаю, если он использовал только что увиденное нами устройство, то, да, это вполне возможно.
— Так что нет никаких несоответствий?
— Нет, не думаю. Но вопрос — зачем?
— Он прав, Киндаити-сан, — сказал инспектор Исокава. — Вопрос состоит в том, зачем Кэндзо совершать такой отвратительный поступок? Зачем убивать свою невесту и себя в брачную ночь? Это немыслимо. Зачем же он это сделал?
— Инспектор, думаю, вы знаете ответ из нашей утренней беседы с Сидзуко Сираки. Думаю, тот факт, что Кадзуко не была девственницей, мог иметь прямое отношение к этому делу.
Инспектор уставился на Киндаити-сана.
— Но… но что-то такое тривиальное… Из-за того, что женщина не девственна — да если проблема была в этом, можно было разорвать помолвку!
— И, по-вашему, нет беды в дружном хохоте всех родственников? Ну да, выпрвы. Обычный человек, наверное, мог бы вынести такие последствия. Но Кэндзо не мог, и в этом была причина этой ужасной трагедии.
Киндаити-сан помолчал.
— Инспектор, — очень медленно продолжил он, — фокус, который я только что вам показал, ничего не значит. Обычно мы узнаём, в чём суть трюка, говорим «Ого!» — и всё это слегка разочаровывает, как детская игра. Истинный ужас этого дела не в способе его воплощения, но в причине, а чтобы понять её, нужно сперва понять, каким Кэндзо был человеком — его личность и, самое главное, атмосферу в семействе Итиянаги, в которой он вырос.
Он повернулся к Рюдзи-сану.
— Среди нас присутствует Рюдзи, человек, должно быть, знавший Кэндзо лучше всех. Уверен, он правит меня, если я в чём-то ошибусь. Прошлой ночью я прочитал все дневники Кэндзо. Больше всего меня заинтересовало, как он их вёл. Обычно, дневник — это что-то такое, что открывают каждый день, триста шестьдесят пять раз в год. Каким бы дотошным хозяин не был, переплёт будет немного расшатан, а углы страниц слегка потёрты. Там будут пятна, кое-где даже кляксы или чернильные отпечатки пальцев. Но в дневниках Кэндзо ничего этого нет. Они безупречны. Они выглядят так, как будто их только что принесли из книжной лавки и развязали стопку, но если вы решили, быть может, что он просто забывал вести дневник, и объяснение в этом, вы ошибаетесь. Напротив, он его скрупулёзно заполнял. Весь его почерк, каждый иероглиф, каждый взмах пера был непоколебимо прекрасно исполнен. Я смотрел на его каллиграфию, и у меня перехватывало дыхание от столь кропотливо достигнутого совершенства. И это уже создаёт мне образ человека чувствительного и придирчивого. Я расспрашивал горничную, Киё. Вот один пример из рассказанного ей: по её словам, однажды зимой в дом пришёл посетитель, и она поставила жаровню. Рука посетителя слегка коснулась жаровни. Когда он ушёл, Кэндзо места себе не находил, пока жаровню не продезинфицировали спиртом. Я бы назвал это ненормальной озабоченностью чистотой. Скажу даже, что Кэндзо не мог не ощущать, что все остальные люди, кроме него, грязны, нечисты. И ещё одна черта его личности выясняется при чтении его дневников — он испытывал сильные эмоциональные взлёты и падения, другими словами, не выходил из экстремальных состояний. Его представления о любви и ненависти были далеки от нормальных. В глазах Кэндзо всё преувеличивалось. Невозможно выразить, насколько серьёзно он ко всему относился. Я это понял, когда увидел, как небрежно он бросался фразами вроде «мой смертельный враг». Также в этом человеке было необычно очень сильное чувство справедливости. При нормальных обстоятельствах это одна из добродетелей, но в случае с Кэндзо, мне кажется, это надо счесть одним из недостатков. Это чувство было беспощадно и не давало поблажек. Он был суров к себе за любую недобросовестность и обман и слишком строг с другими. А потом ему пришлось столкнуться с новой проблемой — по рождению он был обречён стать землевладельцем, властным над целой общиной. И это находилось в полном противоречии с его чувством справедливости и глубокой неприязнью к феодальной идеологии и обычая. Но ирония заключалась в том, что, отвергая систему, в чём-то он был самым надменным аристократом среди всех Итиянаги. Это было результатом того, что он родился могущественным главой клана, потомком владельцев хондзина и крупным землевладельцем — если кто-то не выказывал ему должного уважения, он смертельно обижался. Другими словами, Кэндзо был соткан из противоречий.