Однажды, не снижая скорости, я повернул направо с Будапештской на проспект Славы в то время, когда зелёный сигнал светофора уже заканчивал своё мигание. Я проделал этот лихой маневр перед носом большой чёрной машины, водителю которой пришлось притормозить, чтобы пропустить шустрого нахала и он решил, что моё поведение оскорбительно для него, поэтому этот случай нельзя оставлять безнаказанным.
Водитель чёрной машины легко меня обогнал и, резко затормозив, заставил остановиться.
Сквозь стекло его машины я видел стриженную голову с оттопыренными ушами, носитель которой уже готовился выйти из машины, чтобы разобраться со мной. Ничего хорошее от этого разговора ждать не следовало.
Я посмотрел в заднее зеркало и, увидев, что там никого нет, включил задний ход, вывернул влево колёса, нажал на газ и оставил сзади своего несостоявшегося обидчика.
Чёрная машина рванулась за мною следом.
Моя «восьмёрка» мчалась по крайней левой полосе, а его чёрная машина мчалась по сплошным полосам, разделявшим две половины дороги. Как назло, ни одного гаишника, которые могли бы прервать эту гонку, на улице не было.
Мы проскочили перекрёсток по жёлтому сигналу светофора, заставив притормозить машины, готовые тронуться с поперечной улицы.
Мой преследователь в автомобиле был не один: на пассажирском сиденье сидела молодая женщина. Я посигналил, и она повернула голову в мою сторону. Тогда я сделал тот же жест, которым годом ранее водитель БМВ извинялся передо мною за своё поведение на дороге. Я приложил правую руку к груди и затряс головой.
Девушка поняла мой жест и что-то сказала своему спутнику.
Не знаю, что тот ей ответил, но уже на следующем перекрёстке чёрныё автомобиль, повернул налево, а я проехал прямо.
Свой последний извоз я хорошо запомнил.
Тогда я ещё продолжал ездить на «восьмёрке». Иногда я это делал без галстука и, порою, в джинсах. Эта подробность имеет существенное значение для моего рассказа. Я никогда не брал пассажиров, если ехал на хорошем иностранном автомобиле или же на мне были костюм и галстук.
В тот день на мне не было костюма, и ехал я по проспекту в обыкновенном изделии советского автопрома, поэтому привычно остановился, когда заметил молодого человека, призывно поднявшего руку.
Он назвал место, куда бы хотел доехать с моей помощью. Место это меня вполне устраивало, потому, что находилось по пути домой.
— У меня только валюта, — сообщил мне молодой человек, когда мы уже поехали, — У вас найдется сдача.
— А сколько сдачи надо?
Молодой человек назвал сумму в рублях, и я стал гадать, что за валюту он мне предлагает. Ничего не придумав, я решил подождать развязки.
Когда мы приехали на требуемое место, пассажир попросил остановить машину между двумя фонарями так, чтобы свет от фонарей в салоне был минимальный и протянул мне купюру.
Купюра показалась мне странной.
— Что это? — спросил я
— Голландские гульдены, — ответил молодой человек и назвал курс обмена, который не вызывал сомнений. Гульдены были менее распространенная, нежели американская, но не менее твёрдая валюта.
Хотя сомнения у меня всё же оставались, я вручил ему рублёвую сдачу.
На следующий день я отправился в банк, чтобы развеять свои сомнения
Банковская девушка подозрительно посмотрела на купюру и достала толстый справочник. Однако изображённые в справочнике денежные знаки королевства Нидерландов ничего не имели общего с моей купюрой кроме одного слова — «гульден».
Девушка сказала, что у неё в справочнике такой купюры нет, поэтому поменять их она не может.
Я забрал свои деньги и наконец-то прочитал на купюре «банк Суринама». Извинившись за беспокойство, я вышел из банка.
Позвонив знакомому брокеру, промышлявшему обменом валюты, я узнал, что в Питер из южной Америки привезли несколько мешков суринамских гульденов по цене доллар за килограмм и теперь всем втюхивают эти гульдены, а лохи попадаются на это фуфло пачками.
— А что, тебя уже развели на бабки? — поинтересовался брокер.
— Да нет, — схитрил я, — Мне одна знакомая сказала, что ей заплатили десять гульденов, и она не знает, что с ними делать.
— Ну, в общем, развели твою знакомую, — хохотнул брокер, — Если она не собирает коллекцию денежных знаков, то пусть радуется, что ей только десять гульденов всучили.
Теперь я знал, как следует поступить со свидетельством моего позора.
Через неделю я пришел к налоговому инспектору для ежегодной сдачи налоговой декларации.
— Николай Евгеньевич, — сказал я, переступив порог маленькой комнаты, в которой теснились столы четырёх инспекторов, — я к вам с подарком.
Николай Евгеньевич, слегка растерявшись, кинул взгляд на соседние столы, но там все делали вид, что ничего не видят и не слышат.
— Не беспокойтесь, — сказал я, доставая из кармана купюру в десять суринамских гульденов, — стоит эта бумажка примерно тридцать копеек, и я надеюсь, что она украсит вашу коллекцию.
Николай Евгеньевич радостно заулыбался и принялся разглядывать мой подарок.
Под куском прозрачного пластика на его столе красовались украинские гривны, казахские тенге, киргизские сомы и другие такие же денежные знаки. Далёкий Суринам мог стать украшением его коллекции.
С тех пор извозом я больше не занимался.
5:0 «Русские горки» девяностых годов
5:0 «Русские горки» девяностых годов
Каких только эпитетов не придумали для десятилетнего периода времени, который пережила наша страна в конце второго тысячелетия. Самое распространенное выражение — «лихие девяностые».
Мне темп нашей жизни в последнее десятилетие двадцатого века и её крутые виражи больше напоминает аттракцион «американские горки», который во всем мире называют «русские горки».
Поэтому, оглядываясь назад, я называю это время «русские горки» девяностых годов». Горки, которые были связаны не с мнимой опасностью, а с опасностью подлинной, когда входя на огромной скорости в тот или иной поворот мы, в отличие от посетителей аттракциона, не могли быть уверены в том, что этот вираж закончится благополучно.
Вначале движение по горкам начинается на небольшой скорости.
Первый день нового, одна тысяча девятьсот девяностого года, я встречал майором советской армии, начальником отделения программного обеспечения командного пункта одной из частей наземного командно-измерительного комплекса управления космической группировкой.
В то утро, взглянув из окна пятого этажа на свой, припорошенный свежим снежком «жигуль» светло-бежевого цвета, и убедившись, что машина стоит на месте, я не предполагал, всего лишь через пару лет у меня уже не будет «жигуля», и что я не только сниму армейские погоны, но и расстанусь со своей профессией, с женой и с привычным образом жизни. О грядущих переменах тогда еще никто не догадывался, но о них мало кто не мечтал.
«Мы ждем перемен» — вот лозунг того времени.
Мы ждали перемен, мы приближали перемены, и перемены наступили.
Весной 1989 года в Советском Союзе прошли выборы народных депутатов. Впервые за семьдесят с лишним лет советскому народу дали возможность выбирать и мы, пьяные от непривычной свободы, дружно проголосовали против тех кандидатов, которые выдвинула старая власть. И в нашем избирательном округе депутат не был избран, поскольку большинство избирателей проголосовало против предложенной обкомом партии кандидатуры.
В городах Пушкин и Колпино были назначены повторные выборы и народ, вдохновлённый недавней победой над партийной номенклатурой, взялся выдвигать альтернативных кандидатов. Сейчас в такое сейчас верится с трудом, но тогда для того, чтобы стать депутатом, не надо было тратить миллионы долларов. Надо было, всего лишь, понравиться своим избирателям, а они, еще не избалованные белыми и черными политехнологиями, готовы были верить любому, кто убедительно обещал новое светлое будущее.