Через три месяца наше предприятие приняло участие в московской выставке «Информационные управленческие системы», потратив для участия в ней все деньги, заработанные в администрации Пушкинского района. Зато в Москве мы познакомились с нашими будущими сургутскими заказчиками. Так Сургут на два года стал основным заказчиком и основным источником зарабатываемых денег.
В июне 1991 года я еще дослуживал в армии, но уже на подписи в министерстве обороны был приказ о моем увольнении. Пока соответствующая финансовая служба подсчитывала мою будущую пенсию, пока мои бумаги гуляли по различным кабинетам, я занимался своей новой работой, не особо обращая внимание на приевшиеся обязанности армейской службы.
Когда в июне 1991 года я прилетел в Сургут для сдачи первого этапа выполненной работы, то первое, что я услышал от своих товарищей, было:
— Ты надолго прилетел? Ты договорился только на одну неделю? Меньше, чем на две не рассчитывай, здесь работы выше крыши.
Делать мне было нечего, и я принялся дозваниваться до своего непосредственного начальника, подполковника Костина.
Когда я объяснил сложившуюся ситуацию, то его ответ меня удивил и несказанно обрадовал:
— Гони по бутылке водки за каждый день и сиди там сколько хочешь.
Надо сказать, что в середине девяносто первого года в стране не было ни еды, ни мыла, ни чая, ни, тем более, — водки. Все эти товары отпускались по талонам и бартер, который мне предложил Костин, был для него очень выгоден.
Наша советская армия вместе со всей страной стремительно разваливалась.
Приказ о моем увольнении был объявлен перед строем части в конце июля того же года. Из рук командира части я получил грамоту с факсимильной подписью заместителя министра обороны, в последний раз сказал, поднеся руку к козырьку фуражки:
— Служу Советскому Союзу!
И прямо с плаца направился с обходным листом сдавать дела и имущество.
Первым делом я зашёл в отдел партийного учета и попросил чистый лист бумаги.
— Ты, никак, заявление о выходе из КПСС решил написать? — пошутила начальник отдела.
— Именно это я и хочу написать, — серьёзно ответил я, принимаясь за составление бумаги.
Поверх написанного заявления я положил темно-красный партбилет и с этого момента перестал быть членом коммунистической партии.
Оказалось, что я успел вовремя. После путча, через два месяца после моего добровольного выхода из партии, Ельцин подписал указ о роспуске коммунистической партии Советского Союза.
На «горках» состав, разогнавшись, вошел в крутой поворот, отчего головы сидящих в вагончиках оказались ниже их туловищ. Окружающий пейзаж для них слился в одну цветную линию.
19 августа 1991 года, в первый день путча гэкачепистов, я был в Гродно, где в то время ещё жили мои родители и сестра, не догадываясь о том, что всего лишь через три года они навсегда покинут этот городок, став гражданами Израиля и жителями Иерусалима.
Первые два дня путча у меня ушло на то, чтобы отремонтировать сломавшийся «жигуленок». Двадцать первого августа я с семьей выехал в Ленинград, еще не зная, что там нас ждет.
В машине был приемник с коротковолновым диапазоном. Слышимость была отвратительная, но, поскольку, глушение «вражеских голосов» к тому моменту прекратили, то сквозь треск и хрипы можно было кое-что расслышать.
Путь пролегал через всю Литву, и я видел, что люди везде жадно слушают новости «Радио Свобода», которые тогда рассказывали только о том, что происходило в это время в Москве. Радио сообщало, что затея путчистов провалилась, что за Горбачевым вылетел самолет, что войска возвращаются в места своей постоянной дислокации.
При подъезде к Луге мы встретили Псковскую десантную дивизию, которая, доехав до Гатчины, возвращалась в казармы, Я, пыля по обочине, высунул в окно левую руку, составив знак «виктория» и видел, что солдаты и офицеры, сидевшие на броне боевых машин отвечали таким же приветствием.
21 августа 1991 года был одним из самых счастливых дней моей жизни.
Через день я уже стоял на площадке перед зданием Пушкинской администрации и смотрел, как на флагштоке поднимают трехцветный российский флаг.
— А флаг вы откуда взяли? — спросил я Бориса Львовича Блотнера, без участия которого в то время не обходилась ни политическая, ни экономическая жизнь нашего города.
— На швейной машинке сшили, из трех кусков ткани, — ответил он.
Так над городом Пушкиным впервые после утраты имени «Царское село», был поднят трехцветный российский стяг.
А через год Санкт-Петербургу было возвращено его историческое название.
Поезд на «горке» выкатился на длинный прямой участок и преодолевал подъем, чтобы затем обрушиться вниз с удвоенной скоростью.
Затем, в течение 1992 года, произошло несколько событий, которые радикальнейшим образом изменили всю мою жизнь.
Первое по значимости событие — это мое знакомство с Валерией. Произошло это летом 1992 года и всё, что связано с этим событием не может быть пересказано в этих фрагментарных записках.
В том же году мне на глаза попалась небольшая заметка о том, что известная (на тот момент) инвестиционная компания намеревается осуществить выпуск облигаций и, тем самым, получить в свое распоряжение самые дешевые заёмные средства. Идея была хороша и, как бы сказали сейчас, креативна.
У «Управленческих систем» на тот момент уже был в аренде продовольственный магазин «Стрелец». Вот я и предложил продавать в «Стрельце» как бы ценные бумаги, а вырученные деньги направлять на инвестиции в магазинную торговлю, чтобы полученной прибылью делиться с теми, кто решится приобрести наши ценные бумаги.
Весной девяносто второго года законодательство о ценных бумагах было путаным и непоследовательным. Одно было понятно, что выпуск облигаций надо каким-то образом регистрировать, но закон не запрещал торговать другими «ценными бумагами» и я предложил назвать наши «бумаги» обязательствами и продавать их в продовольственном магазине, объяснив покупателям «обязательств» на что именно пойдут деньги покупателей.
Первого сентября девяносто второго года мы, поместив несколько объявлений в местной «Царскосельской газете», открыли торговлю «обязательствами».
Вспомним, что с начала девяносто второго года по предложению Егора Гайдара в России начались реформы, а первым актом процесса было освобождение цен на все продукты и товары.
Очень быстро пустые прилавки заполнились товарами, однако цены выросли в десятки раз. В стране был включен печатный станок, и инфляция составила сотни процентов в год. Обычные люди, не решаясь купить себе необходимое по немыслимой цене, были озабочены тем, чтобы сберечь от инфляционного вала свои сбережения. Получалось, что мы своими «обязательствами» предоставляли им реальную возможность уже через три месяца возвратить вложенное с приличными процентами.
Кроме того, наши «ценные бумаги» оказались успешными ещё потому, что никаких МММ и «Хопров» тогда еще не существовало, и непуганый обыватель был готов отдавать деньги любому, кто сумел внушить хотя бы каплю доверия. «Ах, обмануть меня несложно — я сам обманываться рад» — эти слова Пушкина являются пророческими не только в отношении любовного обмана.
В первый день нашей «бумажной» торговли в комнату, где происходил обмен настоящих денег на трехмесячные «обязательства», приехала бригада петербургского «Пятого канала» и известный петербургский тележурналист, тогда еще худой и молодой, сделал хороший репортаж, после чего сильно возросла вера людей в нашу затею. За первый месяц нашей затеи мы продали «бумажек» на девять миллионов рублей, что по тем временам было очень приличной суммой.
Обязательства должны были быть выполнены через три месяца путем их выкупа по цене, если я правильно помню, в полтора раза превосходящей цену их приобретения. То есть — мы размещали «ценные бумаги» сроком на три месяца под двести процентов годовых.