– Спокойной ночи, лейтенант.
Шарп понял, что не добьется ответа ни на один вопрос. Он прикрыл обгорелую дверь, улегся на холодную голую землю и стал слушать, как шумит ветер в полной привидений ночи. Где-то завыл волк, одна из пленных лошадей слабо заржала. В церкви молился человек.
Шарп уснул.
Глава шестая
Касадорцы и стрелки продолжали путь на запад. Опасаясь французских драгун, Вивар избегал легких дорог паломников и выбирал труднопроходимые горные тропы. Дорога, если ее можно было так назвать, вилась между скалами, пересекая взбухшие от талой воды и бесконечных дождей ручьи. Дожди окончательно размыли и без того скользкие тропы. Раненых и подхвативших лихорадку везли захваченные в бою французские лошади, но вести самих лошадей приходилось с величайшей осторожностью. К седлу одной из лошадей был приторочен сундук.
Французы не появлялись. Шарп ожидал увидеть силуэты драгун в первые же дни марша, однако егерь и его люди будто исчезли без следа. Обитатели редких горных сел уверяли Вивара, что не видели никаких французов. Некоторые вообще не знали, что идет война, и враждебно смотрели на говорящих на неведомом языке стрелков.
– Себя бы послушали, – смеялся Вивар, намекая на причудливый местный диалект.
Он объяснял крестьянам, что людей в изодранных зеленых куртках бояться не надо.
Спустя несколько дней, уверившись в том, что французы безнадежно отстали, Вивар спустился на петляющий между горами путь паломников: последовательность извилистых троп, бегущих по глубоким ущельям. Главные тропы были вымощены камнями, и, хотя зимой все превратилось в сплошную грязь, по твердому покрытию шагалось значительно легче. Вдоль дороги, пролегающей через места, еще не узнавшие горестей войны, росли каштаны и вязы. Солдаты ели кукурузу, ржаной хлеб, картошку, каштаны и засоленное на зиму мясо. Как-то на ужин был даже свежий барашек.
Тем не менее, несмотря на обилие пищи и твердую дорогу, места были суровые. Однажды, пересекая мост через глубокий и темный ручей, Шарп увидел насаженные на колья три человеческих головы. Головы проторчали на кольях несколько месяцев, глаза, языки и мягкие места склевали птицы, оставшиеся лоскуты кожи почернели, как деготь.
– Rateros, – пояснил Вивар, – разбойники. Посчитали пилигримов легкой добычей.
– Многие ли совершают паломничество в Сантьяго-де-Компостела?
– Гораздо меньше, чем в былые времена. Прокаженные по-прежнему ходят на исцеление, но война, похоже, остановит и их. – Вивар кивнул в сторону черепов с длинными прямыми космами. – А этим господам придется опробовать свое искусство против французов.
Стрелки радовались хорошей дороге. Здесь было все, к чему они привыкли. Вивар закупил табака, который надлежало резать перед курением, и многие зеленые куртки переняли испанскую манеру курить табак, завернутый в бумагу, вместо того чтобы набивать им глиняные трубки. В маленьких деревушках всегда было вдоволь крепкого сидра. Вивар поразился способности стрелков пить и еще более удивился, когда Шарп сказал ему, что многие пошли на военную службу исключительно ради трети пинты рома в день.
Рома не было, но благодаря сидру стрелки были счастливы и даже к своему офицеру относились с осторожной доброжелательностью. Зато Харпера приняли в свои ряды с нескрываемым восторгом, и Шарп в очередной раз убедился, что великан – признанный лидер среди солдат. Хотя стрелки любили и сержанта Уильямса, при принятии решений они инстинктивно полагались на Харпера. Шарп невесело отметил, что не он, а ирландец сплотил уцелевших из четырех рот стрелков в единое подразделение.
– Харпс порядочный человек, сэр. – Сержант Уильямс взял на себя миссию миротворца. – Он говорит, что был не прав.
Шарпа подобные заявления раздражали.
– Мне наплевать на то, что он говорит.
– А еще он говорит, что его в жизни так сильно не били.
– Не сомневаюсь, – сказал Шарп, прикидывая, стал бы так разговаривать Уильямс с другими офицерами. По всему выходило, что нет; похоже, Уильямс считает возможным подобную фамильярность, потому что знает: он тоже был сержантом. – Передай стрелку Харперу, – произнес лейтенант подчеркнуто сурово, – если тот еще раз нарушит дисциплину, я его отделаю до потери памяти.
Уильямс захихикал:
– Он никогда больше не нарушит дисциплину, сэр. Майор Вивар с ним говорил, сэр. Одному Богу известно, что он ему сказал, только Харпс боится его как огня. – Сержант восхищенно покачал головой. – Майор крутой парень, сэр, и богатый тоже. В этом сундуке целое состояние.
– Там бумаги.
– Там бриллианты, сэр. – Уильямс обожал разглашать тайны. – Как я и думал. Майор рассказал Харпсу, сэр. Харпс говорит, что бриллианты принадлежат семье майора и, если мы доставим их в целости до Сантиагги, майор подкинет золотишка и нам!