— Тогда и ты пообещай, что не станешь совершать глупостей и будешь осторожен, — он усмехнулся на это, качая головой.
— Уходишь от ответа… Ладно, — Фред перевернулся на спину, потянув девушку на себя так, что она частично легла на его грудь, легонько опираясь локтями, положив голову на свои ладони.
— Ты же понимаешь, что я не могу ничего обещать…
— А я могу? — он тяжело вздохнул, запустил руку в кудрявые волосы Грейнджер, принимаясь перебирать пряди. Его любимая привычка. Её любимая тоже. Но спустя минуту повисшей между ними тишины он приподнялся, практически сев, сжал обе ладони девушки в своих. — Пообещай хотя бы, что не будешь намеренно подвергать себя опасности и жертвовать собой! Я прошу тебя, пожалуйста, — в его глазах было столько мольбы, у Гермионы всё внутри сжалось от его взгляда.
Мерлин, ну почему так тяжело?! Её сердце словно завернули в колючую проволоку и закручивали её всё туже и туже, оно кровоточило и болело, а она ничего не могла с этим поделать. Одинокая слеза всё-таки скатилась по щеке, Фред стёр её поцелуем. Он так хорошо её знал, и это было плохо, потому что он угадал: она действительно была готова пожертвовать собой ради высшего блага. Что значила её жизнь, в сравнении с жизнями тысяч? В сравнении с жизнью Гарри? Ему была предназначена цель, никто, кроме него не сможет убить Волдеморта и остановить войну. Так что, если выбор встанет между ней и Поттером, она знала, что выберет. Этот выбор был сделан уже давным-давно. Но голубые глаза Фреда жадно бегали по её лицу, ища там ответы, которые она не могла озвучить. Может быть, лучше соврать? Успокоить его, потому что какой толк в пустых переживаниях? Сейчас это всё не имело никакого значения. Сейчас были только он и она.
— Обещаю, — прошептала Гермиона, практически задыхаясь в своей лжи, чувствуя, как очередной виток проволоки окутывает сердце, запуская иглы всё глубже. Но облегчение в лице Фреда убедило её в правильности этого выбора. Скажи она правду, и они бы обязательно поругались, как ругались миллион раз до этого, когда речь заходила об опасностях, когда она впервые рассказала ему о плане уйти с Гарри и Роном или когда они спорили о необходимости участвовать в операции «Семь Поттеров». Сколько тогда было пролито слёз, сначала от обиды, что Фред хотел запретить ей рисковать собой, потом — от страха, когда она увидела окровавленного Джорджа, на секунду подумав, что на его месте мог быть его близнец.
Она совершенно не хотела выяснять отношения. Только не сейчас. Гермиона подалась вперёд, накрывая его губы своими, и он моментально ответил на поцелуй, впиваясь с таким отчаянием, от которого кружилась голова. Руки Фреда заскользили по её плечам, шее, груди — они были везде, жадные до прикосновений, на которые её тело радостно отзывалось, привычно покрываясь мурашками. Она перекинула одну ногу через бедро парня, оказываясь у него на коленях, и стянула с него футболку. Ей хотелось, чтобы между ними не было никакой лишней ткани, она только мешала. Он понял её без слов — пижамные штаны быстро оказались на полу. Девушка сбросила и свою пижаму, откинув её куда-то в сторону, прижалась голой грудью к его груди, обнимая за шею, зарываясь пальцами в мягкие пряди рыжих волос, отросших теперь гораздо длиннее, чем обычно. Поцелуи, которыми они обменивались, были наполнены невысказанной болью, страхами и надеждой, и они не могли оторваться друг от друга. Его ладони сжимали её бёдра, когда она ритмично приподнималась и опускалась вновь, откидывая голову назад, подставляя шею под его губы.
Фред так любил видеть её такой — абсолютно позабывшей про контроль, полностью отдающей себя ему — она была такой красивой. Всегда была, вообще-то. Но в такие моменты особенно. Ярко раскрасневшиеся щёки, прикрытые глаза, открытый рот, прерывистое дыхание и потрясающие стоны, слетающие с губ гриффиндорки — он совершенно не понимал, чем заслужил всё это. За что вселенная его так наградила, подарив возможность быть с ней.
Это начиналось как обыкновенная симпатия и признание самому себе, что Гермиона Грейнджер — потрясающая девушка, а теперь он был готов умереть за неё. Когда ему в голову пришла эта мысль, он даже не испугался. Она была такой естественной, такой правильной. Ему просто не нужна была жизнь без неё. И вот, сейчас они прощались, кто знает, на долго ли? Может быть, навсегда. Он надеялся, что с ними всё будет в порядке, но понимал, что никто не застрахован от самого страшного исхода, и это осознание создавало чёрную дыру в его душе, засасывая туда всё хорошее, как дементор. Но он не имел права расклеиваться, он должен был держаться, чтобы она чувствовала уверенность, исходящую от него, чтобы тоже держалась.
Потом они долго лежали в обнимку, потные и уставшие, никто из них даже не хотел дотянуться до палочки и применить хотя бы очищающее. Им было всё равно, хотелось просто остановить время и остаться вот так навечно — в переплетении рук, касании волос, ленивых поцелуях.
— Я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю, Фред.
Впервые они произнесли эти слова, ни на секунду не задумавшись, а стоит ли. Фред понял это уже давно, ещё когда танцевал с ней на прошлое Рождество у большой ёлки в гостиной Норы. Они кружились в быстром вальсе и хохотали, сбиваясь с ритма и налетая на другие пары — Билл танцевал с Флёр, Джордж пригласил Джинни, а Гарри скакал с Роном в подобии танго. Было так весело, даже напыщенная холодность француженки растаяла в семейном кругу, и она смеялась громче всех и даже вся покраснела и растрепалась. Делакур была прекрасна, но глаза Фреда видели лишь одну девушку в комнате — Гермиону. Он чувствовал, как в грудной клетке разливалось приятное тепло, когда был рядом с ней, и именно в тот момент, наконец, понял, что это такое. Любовь. Раньше он плохо представлял себе, что однажды встретит ту самую и будет с ней до конца, ему всё это казалось чем-то далёким, призрачным. Но кружа в танце Грейнджер, он понял, что хочет того же самого и через год, и через два, и через десять. И даже через сто лет он хотел бы всё так же видеть её искрящиеся глаза, слышать заливистый смех, вызванный очередной его шуткой, и приглашать её на танец в тысячный раз в жизни, протягивая уже морщинистую руку жене. Да, он хотел бы жениться именно на ней. Тогда он решил, что обязательно сделает ей предложение, только чуть позже, а то ещё напугает.
А Гермиона тоже давно знала, что любит его всем сердцем. Она поняла это в тот момент, когда на её семнадцатый день рождения он прислал ей в Хогвартс букет из полевых цветов, растущих возле пруда у дома Уизли, с запиской: «Чтобы помнила это лето». Как будто она могла забыть. Грейнджер улыбалась целый день на всех уроках и вечером в общей гостиной, даже ни разу не напомнив Гарри и Рону о необходимости делать уроки, из-за чего они всерьёз забеспокоились о её здоровье. А ночью она лежала в кровати, слушая, как на незнакомом ей языке болтает во сне Парвати, и мысль пронзила её сознание — она не сможет без Фреда. Не сможет без его ямочек на щеках, без озорных голубых глаз, без дурацких шуток и розыгрышей, без его заботы и поцелуев. Она с лёгкостью могла себе представить себя с ним в старости, сидящими у камина в большом доме в окружении детей и внуков. Прежде Гермиона не думала, что могла бы выйти замуж так же рано, как, например, Молли — сразу после окончания школы. Но теперь она поняла, что очень бы этого хотела, вот только не знала, хотел ли Фред того же.
Он не признался ей в любви раньше, лишь потому, что считал это очевидным. А она — потому что боялась не услышать того же в ответ. Гермиона, конечно, понимала серьёзность намерений Фреда, но всё равно испытывала страх, что её чувства окажутся куда сильнее. Правда, стоило ей заглянуть в глаза парню, как страх отступал, и она не могла поверить, что вообще допускала вероятность того, что он её не любит. Но всё равно, не хотела говорить об этом первой. А теперь вот, сказала в ответ на его признание и пожалела, что не говорила раньше. Ей стало так страшно, что, возможно, они сказали это в первый и последний раз…