— Да, сэр, — сказал Люк.
— Можно, я полетаю на цеппелине? — сказал я.
Он только перелистывал журнал и молчал.
— Один разочек? — сказал я.
Посреди ночи я проснулся и опять стал думать о том. как я полечу на цеппелине.
— Люк, а Люк? — позвал я.
Наконец он проснулся:
— Чего тебе?
— Люк, — сказал я, — дай мне с вами полетать на цеппелине, когда его пришлют из Чикаго.
— Нет, — сказал он.
Это было на прошлой неделе.
А теперь мы шли в воскресную школу.
Люк сказал:
— Смотри, Марк, не забудь опустить в кружку деньги.
— Сам не забудь, — сказал я.
— Делай, что тебе говорят, — сказал он.
— Я тоже хочу цеппелин, — сказал я.
— Если ты не опустишь монету, — сказал я, — я тоже не стану.
Казалось, будто Маргарет даже не слышала нас. Она молча шагала вперед, пока мы с Люком спорили по поводу цеппелина.
— Я заплачу половину, Люк, — сказал я, — если ты возьмешь меня полетать.
— Вторую половину дает Эрнст Вест, — сказал Люк. — Мы с ним компаньоны. Еще каких-нибудь восемь недель — и цеппелин прибудет из Чикаго.
— Ладно же, пускай, — сказал я. — Можешь не брать меня с собой на цеппелине. Я с тобой еще посчитаюсь. Ты еще пожалеешь об этом, когда я отправлюсь вокруг света на своей собственной яхте.
— Валяй, на здоровье, — сказал Люк.
— Пожалуйста, Люк, — сказал я, — дай мне полетать на цеппелине. А я возьму тебя с собой вокруг света на яхте.
— Нет, — сказал Люк. — Плыви один.
Эрнст Вест и сестра его Дороти стояли против церкви, когда мы туда подошли. Маргарет и Дороти прошли вместе в церковный двор, а я, Люк и Эрнст остались на тротуаре.
— Палька эстос, — сказал Эрнст Люку.
— Иммель, — ответил Люк.
— Что это значит, Люк? — спросил я.
— Не имею права тебе говорить, — сказал Люк. — Это наш секретный язык.
— Скажи мне, что это значит, Люк. Я никому не скажу.
— Нет, — сказал Эрнст. — Эффин онтур, — обратился он к Люку.
— Гарик хопин, — ответил Люк, и они захохотали.
— Гарик хопин, — повторил, смеясь, Эрнст.
— Скажи мне, Люк, — говорю я. — Честное слово, никто, кроме меня, не узнает.
— Нет, — сказал Люк. — Выдумай себе сам свой секретный язык. Никто тебе не мешает.
— Я не умею, — сказал я.
Зазвонил колокол, мы вошли в церковь и расселись по местам. Люк и Эрнст сели рядом. Люк сказал мне, чтобы я от них убирался. Я сел позади них, в последнем ряду. В первом ряду сидела Алиса Смол. Ее отец, наш священник, прошел по проходу и поднялся по ступенькам к себе в кабинет, где он сочинял свои проповеди. Это был высокий мужчина, который всем улыбался перед проповедью и после нее. Во время самой проповеди он не улыбался никогда.
Мы спели несколько псалмов, потом Эрнст предложил спеть «Под крестом», только он и Люк вместо этого пели: «Под кустом, под кустом я забыл свой отчий дом, для меня в лесу густом и отель, и постель».
Я позавидовал Люку и Эрнсту Весту. Они всегда умели позабавиться. Даже в церкви. Время от времени Эрнст взглядывал на Люка и говорил: «Аркел роппер», а Люк отвечал: «Хаггид оссум», и оба едва удерживались от смеха. Они сдерживались изо всех сил, пока не начиналось громкое пение, а тогда прямо разрывались от хохота — такой смешной был их секретный язык. Мне было страшно обидно, что я не могу участвовать в таких чудесных вещах.
«Аркел роппер», — повторял я и старался почувствовать, как это смешно, но ничего смешного не получалось. Было просто ужасно не знать, что такое «аркел роппер». Я представлял себе, что это значит что-то ужасно смешное, но я не знал, что именно. «Хаггид оссум», — говорил я, только от этих слов мне становилось грустно.
Когда-нибудь я тоже придумаю свой очень смешной язык и не скажу ни Люку, ни Эрнсту Весту, что значат его слова. Каждое слово будет доставлять мне радость, и ни на каком другом языке я больше говорить не буду. Только я и еще один человек на всем свете будем знать мой секретный язык. Только Алиса и я. «Охвер линтен», — скажу я Алисе, и она поймет, какие это прекрасные слова, и будет смотреть на меня и улыбаться, а я буду держать ее за руку и, может быть, поцелую.
Тут взошел на кафедру Харвей Гиллис, наш директор, и стал рассказывать о пресвитерианских миссионерах, для которых мы собирали деньги, чтобы они ехали проповедовать христианство в чужедальних языческих странах.
— В Северной Африке, дорогие ребята, — говорил он высоким, резким голосом, — наши пастыри божии ежедневно творят чудеса во имя Христа. Дикие туземцы обретают веру в священное писание и в благочестивую жизнь, и свет Христов просвещает темные глубины невежества. Возрадуемся душою и помолимся.