— Ампер гампер Харвей Гиллис, — сказал Люк Эрнсту.
Эрнст едва удержался от смеха.
Я почувствовал себя совсем одиноким.
Как бы мне только узнать, о чем они говорят! «Ампер гампер Харвей Гиллис». Это могло означать так много разных вещей о нашем директоре. Он был порядочный слюнтяй и говорил пискливым голосом. Я не думаю, чтобы кто-нибудь из нас, кроме разве Алисы Смол, верил хоть единому слову из того, что он говорил.
— Наши доблестные герои на поприще веры исцеляют больных и немощных, — говорил он. — Они отдают свою душу и тело, чтобы приготовить мир ко второму пришествию господню. Они распространяют истину божию в самых отдаленных уголках земли. Помолимся за них. Мисс Валентайн, не угодно ли вам приступить к молитве?
Угодно ли ей? Да она всю неделю только и ждала, когда ей наконец дадут помолиться.
Мисс Валентайн поднялась с табуретки у орга́на, сняла очки и вытерла глаза. Это была костлявая женщина лет сорока, которая играла на органе в нашей церкви. Она играла так, будто злилась на кого-то и хотела свести с ним счеты. Она дубасила по клавишам и то и дело оборачивалась, чтобы кинуть беглый взгляд на молящихся. Казалось, она всех ненавидит. Я только два раза в жизни высидел в церкви проповедь, и оба раза она проделывала такие вот штучки да иногда кивала глубокомысленно на то, что говорил священник, как будто была единственным человеком во всей церкви, который понимал, что тот хочет сказать.
Теперь она встала с места, чтобы помолиться о героических миссионерах в Черной Африке и других языческих краях земного шара.
— Экзель сорга, — сказал Эрнст Люку.
— Правильно, — сказал Люк, — в самую точку.
— Отче всемогущий и милостивый, — молилась она. — Мы грешим и сбиваемся с пути твоего, как овцы заблудшие.
И много еще всякой чуши.
Я думал, ее молитва должна относиться к нашим доблестным героям, на поприще веры, но она говорила только о том, как мы грешим и сбиваемся с пути истинного. Да и молилась она слишком уж долго.
Мне даже вдруг показалось, что Харвей Гиллис собирается схватить ее за руку и привести в чувство: хватит, мол, на сегодня, мисс Валентайн. Но он этого почему-то не сделал.
Как только она начала молиться, я стал глазеть по сторонам. Во время молитвы полагается закрывать глаза, но я всегда держу их открытыми, чтобы видеть, что происходит в церкви.
Ничего особенного не происходило. Все головы были опущены, кроме моей, Люка и Эрнста; и Люк и Эрнст все еще перешептывались о чем-то увлекательном на своем секретном языке. Я увидел, что Алиса Смол опустила голову ниже всех, и сказал про себя: «Господи, дай мне когда-нибудь поговорить с Алисой Смол на нашем собственном секретном языке, чтобы никто на свете нас не понял».
— Аминь.
Мисс Валентайн наконец умолкла, и мы перешли в тот угол церкви, где мальчики от семи до двенадцати лет учили разные истории из библии и опускали в кружку свою воскресную лепту. Люк и Эрнст опять сели вместе и сказали мне, чтобы я от них убирался. Я сел прямо позади них, чтобы посмотреть, опустит ли Люк свою монету. Каждое воскресенье нам раздавали маленькую газетку воскресной школы под названием «Мир школьника». Там говорилось про маленьких мальчиков, которые делали добро старым людям, слепцам и калекам, а также были советы, как сделать самим разные вещи. Мы с Люком один раз попробовали смастерить ручную тележку на одном колесе, но колеса у нас как раз и не было. После этого мы больше уже ничего не пробовали. На последней странице были объявления с картинками.
Нашим учителем был Генри Паркер. У него были очки с толстыми стеклами и какая-то красная сыпь вокруг рта. Он выглядел больным, и мы его не любили. По-моему, никто из ребят не любил ходить в воскресную школу. Нам пришлось ходить, потому что папа сказал: «Большого вреда от этого не будет». Попозже, сказал он, когда мы подрастем, мы сами решим, ходить нам или нет. А пока это для нас хорошая дисциплина.
А мама сказала: «Правильно».
И мы пока что ходили. Может быть, просто привыкли, потому что никогда не просили, чтобы нам позволили не ходить. Все равно в воскресенье утром делать было нечего. Эрнст Вест тоже ходил, и, наверно, поэтому Люк никогда не пробовал увильнуть. Он мог поболтать с Эрнстом Вестом на своем секретном языке и вдоволь надо всеми посмеяться.
История из библии была на этот раз об Иосифе и его братьях, об Иосифе в разноцветной одежде, а потом вдруг весь класс заговорил о кинокартинах.