— В этих книжках содержится хороший урок для каждого из вас, — сказала леди. — Прочтите их и больше не богохульствуйте.
— Хорошо, мэм, — сказал я. — Это все?
— Еще одна вещь, — сказала мисс Балэйфол. — Хотела бы я знать, не можете ли вы, мальчики, помочь мне передвинуть фисгармонию из столовой в гостиную.
— Разумеется, мисс Балэйфум, — сказал Пандро. — Когда вам угодно.
И вот мы вошли к ней в дом и, пока она поучала нас, как взяться за дело, чтобы не сломать инструмента и не поцарапаться самим, передвинули его полегоньку из столовой в гостиную.
— Так вот, прочтите эти книжки, — сказала мисс Балэйфол.
— Хорошо, — сказал Пандро. — Это все?
— Вот что, — сказала леди. — Мне хочется, чтобы вы спели, а я поиграю вам на фисгармонии.
— Я не умею петь, мисс Балэйфум, — сказал Пандро.
— Вздор, — сказала леди. — Конечно, умеете, Педро.
— Пандро, а не Педро, — сказал Пандро. — Педро зовут моего кузена.
На самом деле имя Пандро было Па́нтало, что по-армянски значит: штаны, панталоны. Когда Пантало поступил в школу, учительнице, видимо, не понравилось это имя, и она записала в свой список «Пандро». А кузена Пандро звали Бедрос, с мягким «б». В школе его переиначили в Педро. Разумеется, все было в полном порядке, и никто от этого не пострадал.
Не отвечая Пандро, почтенная леди уселась на табуретку, поставила ноги на педали инструмента и, не дав нам никаких указаний, заиграла какую-то песню, тягучую, скучную, — очевидно, религиозную. Потом она запела. Тут Пандро шепотом произнес весьма нечестивое, чтобы не сказать непристойное, слово, которого мисс Балэйфол, к счастью, не услышала.
Голос мисс Балэйфол был, как говорится, невыразителен. Педали своим скрипом заглушали пение, тоны фисгармонии были не совсем чистые, но, несмотря на все это, можно было понять, что голос мисс Балэйфол не был чарующим.
— «Галилея, Галилея», — пела она.
Она обернулась к нам, кивнула и сказала:
— Пойте, мальчики, пойте.
Мы не знали ни слов, ни мелодии, но простая вежливость требовала, чтобы мы честно попробовали, что мы и сделали, стараясь по возможности следовать музыке, исходившей из фисгармонии, и возвышенным словам, исходившим из мисс Балэйфол.
— «Он грозой повелевал, усмиряя бурный вал», — пела она.
Всего мы попытались спеть три песни. После каждой из них Пандро говорил:
— Благодарю вас, мисс Балэйфум. Можно теперь идти?
Наконец она встала из-за инструмента и сказала:
— Я уверена, что это пойдет вам на пользу. Если дурные приятели будут звать вас выпить, отвратитесь от них.
— Мы отвратимся, мисс Балэйфум, — сказал Пандро. — Правда, Арам?
— Я лично отвращусь, — сказал я.
— Я тоже, — сказал Пандро. — Можно теперь идти?
— Прочтите книжки, — сказала она. — Еще не поздно.
— Мы прочтем, — сказал Пандро. — Как только выберем свободное время.
Мы покинули дом почтенной леди, вернулись во двор перед домом Пандро и стали читать ее книжки. Не успели мы прочесть и половину, как леди вышла на крыльцо и очень громким и возбужденным голосом сказала:
— Кто из вас это был?
— Кто из нас что? — спросил Пандро.
— Кто из вас пел? — сказала мисс Балэйфол.
— Мы оба пели, — сказал я.
— Нет, — сказала мисс Балэйфол. — Только один из вас пел. У одного из вас превосходный христианский голос.
— Не у меня, — сказал Пандро.
— Это ты, — сказала мисс Балэйфол, обращаясь ко мне. — Это был ты, Юджин.
— Арам, а не Юджин, — возразил я. — Нет, едва ли у меня такой голос.
— Мальчики, идите сюда, — сказала мисс Балэйфол.
— Кто из нас? — спросил Пандро.
— Оба, — сказала леди.
Когда мы опять очутились у нее в доме и мисс Балэйфол уселась за фисгармонию, Пандро сказал:
— Я не хочу петь. Мне не нравится.
— Пой ты, — сказала мне леди.
Я запел.
Мисс Балэйфол вскочила на ноги.
— Это ты, — сказала она. — Ты должен петь в церкви.
— Не буду, — сказал я.
— Не богохульствуй, — сказала она.
— Я не богохульствую, — сказал я. — И по гроб жизни обещаю не богохульствовать, но в церкви петь я не стану.
— Голос у тебя — самый христианский из всех, какие я слышала, — сказала мисс Балэйфол.
— Нет, не самый, — ответил я.
— Нет, самый, — сказала она.
— Все равно я петь не буду, — сказал я.
— Ты должен, должен, — повторяла она.
— Благодарю вас, мисс Балэйфол, — сказал Пандро. — Нам можно идти? Он не хочет петь в церкви.
— Он должен, должен, — настаивала леди.
— Зачем? — сказал Пандро.
— Для спасения души, — сказала леди.
Тут Пандро опять прошептал нечестивое слово.