— Скажи мистеру Козаку, пусть отпустит в кредит, — говорит отец. — У меня ни гроша нету, Джонни.
— Да не даст он в кредит, — говорю я. — Ему надоело. Он сердится. Говорит, мы нигде не работаем и по счетам никогда не платим. Мы ему должны сорок центов.
— Ступай к нему, уговори, — сказал мой отец. — Сам знаешь, это твоя специальность.
— Да он и слушать не хочет, — сказал я. — Знать, говорит, ничего не знаю, отдайте сперва мои сорок центов — и все тут.
— Ступай, ступай, — сказал мой отец, — уговори его отпустить французский батон и фунт сыру. Ты это умеешь.
— Ступай, сынок, — подхватил старик, — скажи мистеру Козаку: французский батон и фунт сыру, сынок.
— Да ну, Джонни, ступай, не ленись, — сказал мой отец. — Еще ни разу не уходил ты оттуда с пустыми руками. Не пройдет и десяти минут, как ты вернешься домой с провизией, достойной короля.
— Не знаю, — сказал я. — Мистер Козак говорит, что мы хотим его облапошить. Он хотел бы знать, что у тебя за работа.
— Ладно, ступай к нему и скажи. Мне скрывать нечего. Я пишу стихи. Скажи мистеру Козаку: я пишу стихи днем и ночью.
— Ладно, допустим, — сказал я. — Но вряд ли это на него так подействует. Он говорит, ты никогда и шагу не сделаешь, чтобы поискать себе работы, как другие безработные. Говорит, ты лентяй и бездельник.
— Ступай и скажи, что он сумасшедший, — сказал отец. — Ступай скажи этому человеку, что твой отец — один из величайших неизвестных поэтов нашего времени.
— А ему наплевать, — сказал я. — Ладно, пойду попробую. А дома у нас разве нет ничего?
— Одна кукуруза, — сказал отец. — Четыре дня подряд жуем одну кукурузу. Джонни, ты должен непременно раздобыть хлеба и сыру, если хочешь, чтобы я закончил эту большую поэму.
— Ладно, попробую, — сказал я.
— Да не задерживайся долго, — сказал старик. — Мне отсюда пять тысяч миль до дома.
— А я бегом, — говорю.
— Гляди, если найдешь по дороге деньги, — сказал отец, — половина моя, не забудь.
Я бежал всю дорогу до лавки и все время смотрел себе под ноги, но денег так и не нашел ни гроша.
Вхожу в лавку. Мистер Козак проснулся и поднял на меня глаза.
— Мистер Козак, — говорю я. — Что если бы вы очутились в Китае один как перст и без гроша в кармане? Разве бы вы не надеялись, что кто-нибудь из тамошних христиан даст вам фунт рису?
— Что тебе нужно? — сказал мистер Козак.
— Да я просто так, поболтать, — говорю. — Уж вы бы, наверно, надеялись, что какой-нибудь представитель арийской расы вам непременно поможет, — ведь правда, а, мистер Козак?
— Денег хоть сколько-нибудь принес? — спросил он.
— Не о деньгах речь, мистер Козак, — говорю я. — Разговор идет о человеке в Китае. Нужна ему помощь со стороны белой расы или, по-вашему, как?
— Не знаю ничего, не слыхал, — говорит мистер Козак.
— Каково бы вам пришлось в Китае, — говорю, — при таких обстоятельствах?
— Не знаю, — говорит. — Что мне там делать, в Китае?
— Допустим, — говорю, — вы попали в Китай и сильно проголодались, и ни души знакомой кругом. Можете вы себе представить, чтобы какой ни на есть христианин отпустил вас от себя хотя бы без фунта рису, а, мистер Козак?
— Да уж, наверно, нет, — сказал мистер Козак. — Но ты-то, Джонни, не в Китае, да и твой папа тоже. Тебе и твоему папаше все равно придется поработать рано или поздно, так почему бы вам не начать вот сейчас? Я не стану больше отпускать вам в кредит, потому что знаю, вы мне не заплатите.
— Мистер Козак, — говорю я, — вы меня не так поняли. Ни о каких продуктах и речи нет. Я вот говорю: язычники эти вокруг вас в Китае, и вы среди них — голодный, умирающий...
— Мы не в Китае, — сказал мистер Козак. — Здесь, в этой стране, нужно на жизнь зарабатывать. Кого ни возьми, все в Америке работают.
— Мистер Козак, — говорю я, — а что, если бы вы нуждались в каком-нибудь там французском батоне да еще фунте сыру, чтобы только сохранить свою жизнь? Неужели вы бы постеснялись попросить об этом христианского миссионера?
— Постеснялся бы, — сказал мистер Козак. — Мне было бы стыдно просить.
— Даже если бы вы знали, что отдадите ему два батона и два фунта сыру? — говорю я. — Даже тогда?
— Даже тогда, — сказал он.
— Ну, это уж нехорошо, мистер Козак, — говорю я. — Вы поддаетесь отчаянию. Подумайте, вас может ожидать только смерть. Неужели вы умрете вдали от семьи, на чужбине, в Китае, о мистер Козак!
— А мне все равно, — сказал он, — пускай. А вот ты и твой папа должны платить за хлеб и за сыр. Почему твой папаша не ищет работы?
— Мистер Козак, — говорю я. — Ну, а как вы вообще поживаете?