Дѣти пересѣли за отдѣльный столъ и весело разговаривали. Андрей Петровичъ опять сталъ считать: одинъ, два, пять, одиннадцать, — и сбился. Онъ не вытерпѣлъ и спросилъ Клюева: «Неужели это все ваши дѣти?»
— О, нѣтъ! — живо возразилъ Клюевъ. — Нашихъ шестеро.
Онъ глянулъ въ дѣтскую сторону. — Нѣтъ, постойте, семеро.
Кругомъ разсмѣялись.
— Чего же вы смѣетесь? — сказалъ Клюевъ. — Еще Петя — нашъ племянникъ, на праздники пріѣхалъ. — Онъ указалъ на мальчика лѣтъ пятнадцати, рябого со стриженной головой и большими утомленными, глазами. — А другіе въ гости пришли.
Матовъ опять посмотрѣлъ и безъ всякаго труда выдѣлилъ шесть человѣкъ, собственныхъ дѣтей Клюева. Всѣ они были очень схожи, маленькія, опрятныя, съ легкими движеніями, съ тихимъ упрямствомъ въ лицѣ. Двое были мальчики погодки, оба гимназисты, второго и третьяго класса. Трое другихъ были значительно моложе. Шестая была старшая Мися.
Семья у Клюева была хорошая, дружная. Всѣ дѣти исправно учились, не затѣвали «исторій» и не просили денегъ. Вдобавокъ, каждый изъ старшихъ имѣлъ сверхштатный талантъ. Мися рисовала по фарфору, Вася игралъ на скрипкѣ. Двѣнадцатилѣтній Матюша удачно мастерилъ. Чинилъ замки, клеилъ коробки, лакировалъ скамеечки для ногъ.
Клюевъ опять посмотрѣлъ въ дѣтскую сторону.
— Мамаша, а гдѣ учитель? — спросилъ онъ, обращаясь къ женѣ.
— Книжку читаетъ, — отвѣтили хоромъ младшія дѣти. — Мы позовемъ.
— Володя, Владиміръ Александровичъ!
— Иду, — раздался голосъ изъ боковой двери. Въ комнату вошелъ студентъ въ тужуркѣ и косовороткѣ, высокій, бѣлокурый, съ длинными руками и неловкими движеніями.
— А, молодое поколѣніе, — привѣтствовалъ его Завьяловъ. — Гдѣ же вы прячетесь? Мы тутъ готовимъ на васъ такое активное выступленіе…
Студентъ посмотрѣлъ непріязненно и сухо поздоровался. Онъ не могъ удержать смущенія предъ этой широкой безцеремонной насмѣшкой. Когда Завьяловъ смѣялся, въ немъ все смѣялось, глаза и зубы, и серебряныя пуговицы на груди, и носки лакированныхъ сапогъ.
— Сюда, садитесь, Володя! — кричали дѣти наперерывъ, очищая мѣсто на томъ и на другомъ концѣ стола.
Студентъ чинно подошелъ, взялъ стаканъ, молча усѣлся съ краю и сталъ сосредоточенно пить чай.
Владиміръ Александровичъ Юракинъ былъ учитель младшихъ дѣтей Клюева. Онъ жилъ у Клюевыхъ въ городѣ и вмѣстѣ переѣхалъ на дачу. Лицо у него было нелюдимое и какое-то переходное, дѣтскіе глаза и подбородокъ, требовавшій бритвы. Привычки у него тоже были смѣшанныя. Днемъ онъ готовъ былъ принимать участіе во всѣхъ дѣтскихъ играхъ, даже скакалъ съ мальчиками на одной ножкѣ взапуски. А ночь просиживалъ до разсвѣта надъ философскими книгами. Онъ много читалъ въ разныхъ отрасляхъ знанія. Въ литературѣ былъ поклонникомъ Каменскаго и Кузмина, въ философіи спиритуалистомъ и ницшеанцемъ, а въ политикѣ крайнимъ лѣвымъ, лѣвѣе эс-эровъ. Впрочемъ, онъ никогда не спорилъ со старшими, и клюевскіе гости считали его юнцомъ.
Съ дѣтьми у него были самыя простыя отношенія. Они называли его Володя, и даже Володька, и днемъ безъ старшихъ говорили ему: ты. Случалось, что дѣти ругались и даже дрались съ нимъ. Но когда онъ уѣзжалъ въ Петербургъ, дѣти плакали, капризничали и все бѣгали на станцію высматривать приходящіе поѣзда. Ѣздилъ онъ въ Петербургъ часто, большей частью возвращался въ тотъ же день, но случалось, проживалъ въ Петербургѣ два или три дня.
Чай отпили, но никто не хотѣлъ уходить.
— Можетъ, въ винтъ сыграемъ, — внезапно предложилъ Завьяловъ, но на него посмотрѣли съ презрѣніемъ.
— Какой винтъ, — сказалъ Веденяпинъ басомъ. — И такъ завинтили насъ.
Онъ любилъ старыя, всѣмъ давно знакомыя остроты. Впрочемъ, его дѣйствительно завинтили. Со службы его прогнали, сбереженій у него не было, и жить было совсѣмъ нечѣмъ. Чай, выпитый въ гостяхъ, часто служилъ ему обѣдомъ. Госпожа Клюева старалась его прикармливать, но онъ угрюмо уклонялся и послѣ нѣсколькихъ попытокъ сталъ относиться непріязненно даже къ чаю.