Владиміръ Ивановичъ по-своему, любилъ и жалѣлъ Пашеньку, но въ послѣднее время въ разговорѣ съ Бабкинымъ, своимъ сослуживцемъ и пріятелемъ, онъ все больше привыкалъ говорить о ней въ прошедшемъ времени: «Когда еще Пашенька была здорова», или даже прямѣе: «Когда еще Пашенька жила со мной».
Постоявъ нѣсколько секундъ на порогѣ, Владиміръ Ивановичъ прошелъ впередъ и усѣлся на табуретѣ въ ногахъ Пашенькиной кровати.
— Здравствуйте, Пашенька! — сказалъ онъ обычнымъ кроткимъ тономъ. — Какъ поживаете?
Онъ называлъ ее Пашенька, но говорилъ ей вы, она называла его: Владиміръ Ивановичъ, Володя и даже Володька, и говорила ему то вы, то ты, то даже ты, дуракъ.
Владиміръ Ивановичъ былъ высокъ и нескладенъ тѣломъ; волосы у него были свѣтлорусые и длинная жидкая борода, въ родѣ обтрепанной просяной метлы. Глаза его постоянно мигали съ какимъ-то смущеннымъ или виноватымъ видомъ. Онъ былъ одѣтъ въ поношенный сюртукъ и носилъ гуттаперчевый воротничекъ съ широкимъ галстухомъ.
Главное свойство Владиміра Ивановича было простодушіе. Онъ ничего не умѣлъ скрывать и готовъ былъ сообщить Пашенькѣ или вообще любому слушателю всѣ свои секреты, каждую мысль, мелькнувшую въ его головѣ. Если ему случалось засидѣться въ трактирѣ съ пріятелями, онъ разсказывалъ на другой день, сколько именно выпили и кто платилъ. Надо замѣтить, между прочимъ, что Владиміръ Ивановичъ былъ подверженъ «слабости», но Пашенька дѣятельно воевала съ нею, и чистосердечіе ея сожителя постоянно держало ее, такъ сказать, въ курсѣ дѣла и давало прекрасное оружіе для борьбы.
Зато въ другой разъ, когда безшабашная компанія пріятелей затащила Владиміра Ивановича въ неприличное мѣсто, и на утро онъ чистосердечно разсказалъ ей всѣ подробности, она расплакалась и выругала его дуракомъ за откровенность, чему онъ немало удивился.
— Какъ поживаете, Пашенька? — повторилъ онъ вопросъ, посматривая на подругу своими блѣдными, мигающими глазами. Теперь, когда они были вмѣстѣ и такъ близко другъ отъ друга, ему было безконечно жаль ее, и онъ готовъ былъ схватить ее и унести куда-нибудь такъ далеко, чтобы болѣзнь не могла догнать и отыскать ее.
— Какая моя жизнь! — отрывисто сказала Пашенька. — По ночамъ не сплю. Кашляю… Вы, небось, здоровы!..
За послѣдніе два мѣсяца Владиміръ Ивановичъ, дѣйствительно, какъ будто поправился съ лица, и выраженіе его глазъ стало спокойнѣе. Пашенька сильно измучила его въ послѣдніе полгода ихъ совмѣстной жизни. Лѣтомъ, когда они жили на дачѣ, онъ ежедневно ѣздилъ на службу въ городъ, благо его вѣдомство давало ему даровой билетъ, уходилъ изъ дому въ шесть часовъ утра и полторы версты до станціи шелъ пѣшкомъ, а возвращался къ восьми часамъ усталый и голодный и, вмѣсто обѣда, долженъ былъ ухаживать за Пашенькой, бѣжать въ аптеку, приготовлять ей лѣкарство и даже пищу. Однажды ночью, когда у Пашеньки хлынула кровь изъ горла, онъ бѣгалъ за четыре версты во Второе Парголово за докторомъ, а послѣ безсонной ночи рано утромъ отправился пѣшкомъ къ поѣзду.
Въ городѣ было еще хуже, ибо денегъ было совсѣмъ мало и ему приходилось замѣнять и сидѣлку и горничную. Онъ даже началъ манкировать службой подъ угрозой немедленнаго изгнанія, ибо на каждое такое мѣсто находится по пяти кандидатовъ, и маленькому человѣку нужно быть очень цѣпкимъ и осторожнымъ, чтобъ удержать за собой преимущество. Неудивительно, что, когда, наконецъ, наступилъ кризисъ и Пашеньку пришлось отвезти въ больницу, Владиміръ Ивановичъ, дѣйствительно, вздохнулъ свободнѣе.
— Да, плохи мои дѣла! — продолжала Пашенька зловѣщимъ шепотомъ. — Недолго я буду утруждать васъ, Владиміръ Ивановичъ!
Во все время своей болѣзни она постоянно разговаривала съ нимъ такимъ тономъ, и теперь даже намѣреніе проситься «на выписку» не могло сбить ее съ привычной похоронной колеи.
Владиміръ Ивановичъ вздохнулъ и сталъ развязывать принесенный съ собой узелокъ. Тутъ были булки, ветчина, два яблока и небольшая коробка винограду.