Машутка высунула голову изъ-подъ одѣяла и неотрывающимися глазами смотрѣла на гостинцы. Даже щеки ея покрылись отъ жадности легкимъ румянцемъ. Къ ней никто не приходилъ въ гости и не приносилъ ей ничего.
Владиміръ Ивановичъ безсознательно повернулся на этотъ пристальный взглядъ.
— Хочешь гостинца? — тотчасъ же спросилъ онъ, невольно отвѣчая на этотъ нѣмой призывъ.
Дѣвочка, ничего не сказала, но выразительно кивнула не только головой, но какъ-то даже плечами и всей грудью.
— Скверная дѣвченка! — сказала Пашенька враждебнымъ тономъ въ отвѣтъ на вопросительный взглядъ своего гостя.
Дѣвочка продолжала безмолвно смотрѣть на виноградъ, какъ будто загипнотизированная гладкими круглыми ягодами.
— Она маленькая! — сказалъ Владиміръ Ивановичъ просительнымъ тономъ. — Я дамъ ей немножко!
Онъ ощущалъ почти физическое стѣсненіе отъ этой безмолвной и настойчивой просьбы.
Пашенька съ равнодушнымъ недовольствомъ пожала плечами. Владиміръ Ивановичъ оторвалъ вѣтку и отдалъ Машуткѣ. Она немедленно юркнула подъ одѣяло, какъ въ нору, и черезъ минуту сухая рученка высунулась наружу и выбросила обглоданный черешокъ. Пашенька опять пожала плечами.
Владиміръ Ивановичъ помолчалъ и посмотрѣлъ на больную.
— Взялъ бы я васъ, Пашенька, и унесъ куда-нибудь далеко, далеко!.. — высказалъ онъ, наконецъ, чувство, шевелившееся въ его душѣ, по обыкновенію прямо и безъ обиняковъ.
— Да, да! — горячо зашептала Пашенька. — Возьми меня, увези меня!..
Лицо ея измѣнилось, какъ будто въ немъ тронули какую-то незамѣтную струнку, и выражало теперь безпомощный страхъ и капризное отчаяніе.
Владиміръ Ивановичъ какъ-то весь осѣлъ и какъ будто даже осунулся съ лица.
— Куда же я васъ возьму, Пашенька? — заговорилъ, онъ, часто мигая, глазами. — Вонъ, вы сами говорите, что вамъ хуже.
— Нѣтъ, нѣтъ! — шептала Пашенька. — Мнѣ лучше… Я хочу домой. Я боюсь. Здѣсь духъ тяжелый… По ночамъ спать нельзя. Тихо, кашель, тоска!.. Возьмите меня домой!..
Владиміръ Ивановичъ грустно покачалъ головой.
— Я не могу, Пашенька! — сказалъ онъ именно такимъ тономъ, какъ она давеча представляла себѣ.
Пашенька опрокинулась на подушки и залилась отчаянными слезами.
— Володя, — всхлипывала она съ промежутками. — Володюшка!.. Возьми меня отсюда, ради Бога!..
Было что-то невыразимо жалкое въ этомъ беззвучномъ всхлипывающемъ шепотѣ, который трудно было даже разобрать какъ слѣдуетъ.
— Господи! — простоналъ Владиміръ Ивановичъ. — У насъ паровое отопленіе, духъ еще хуже здѣшняго, сухость… Куда же я возьму васъ, Пашенька?..
Жестокій припадокъ кашля заставилъ Пашеньку согнуться вдвое. Лицо ея посинѣло, и она со стономъ ухватилась за грудь.
— Ахъ, Боже мой! — заохалъ Владиміръ Ивановичъ. — Пашенька, успокойтесь, выпейте воды!..
Пашенька перестала кашлять и тяжело перевела духъ, потомъ подняла голову и безъ посторонней помощи сѣла на кровати. Лицо ея было блѣдно и страшно.
— Видно, вамъ безъ меня лучше, Владиміръ Ивановичъ? — сказала она, и даже звукъ ея голоса внезапно сталъ громче и тверже.
Владиміръ Ивановичъ пододвинулся и хотѣлъ ее взять за руку, но она брезгливо и поспѣшно спрятала ее подъ одѣяло.
— Сиди, нечего!.. — сказала она сердито.
Владиміръ Ивановичъ посмотрѣлъ на нее, и даже слезы жалости проступили на его глаза.
Она высохла, какъ мощи, и въ фигурѣ ея не оставалось ничего женскаго, кромѣ миніатюрности и безпомощности. Съ своимъ угловатымъ и безкровнымъ лицомъ, въ крылатомъ чепцѣ и уродливомъ капотѣ, она походила скорѣе на недоконченный набросокъ, на тѣнь, прихотливо обрисовавшуюся на стѣнѣ, чѣмъ на живого человѣка.
Владиміръ Ивановичъ не замедлилъ высказать свое впечатлѣніе.
— Исхудала ты, Пашенька! — сказалъ онъ, сокрушенно качая головой. — На себя не похожа!
— Перестань! — сказала больная, злобно сверкнувъ глазами. — Должно быть, другія для тебя лучше, чѣмъ я!
— Сохрани Богъ! — сказалъ Владиміръ Ивановичъ съ непритворнымъ испугомъ. — Будетъ съ меня!
Пашенька сердито молчала.
— Не надо мнѣ! — настаивалъ Владиміръ Ивановичъ, стараясь разсѣять ея безмолвную недовѣрчивость.
— Дуракъ бы я былъ… Ужели и въ третій разъ?..
Пашенька ничего не сказала и откинулась на подушки.
— Бѣдному человѣку не надо сходиться съ женщинами! — продолжалъ Владиміръ Ивановичъ. — Безпокойства много!
Пашенька слабо махнула рукой.
— Теперь я одинъ! — продолжалъ Владиміръ Ивановичъ. — Заболѣю, свезутъ въ больницу, умру, похоронятъ. Чего больше нужно?..