«Есть вѣдь такіе, которыхъ пускаютъ прямо въ рай; или хоть не прямо, а немного погодя».
Пашенькѣ не была знакома идея о чистилищѣ, но она пришла къ ней самостоятельно тѣмъ же самымъ путемъ, какъ и католическіе теологи.
«Помучатъ немного времени и пустятъ въ рай!..»
Пашенька стала думать о раѣ и представлять его себѣ. «Ангелы поютъ, святые въ бѣломъ, райскія птицы, райскія яблоки, райскія деревья», — перебирала она по-очереди.
Пашенька родилась и выросла въ Петербургѣ, и у нея не было того добродушнаго и мистическаго чувства природы, которое вырастаетъ на просторѣ полей, таится въ дремучей тѣни лѣсовъ, стремится къ голубому небу изъ глубины горныхъ ущелій.
Она попробовала представить себѣ райскій садъ, зеленыя лужайки среди деревьевъ, и онъ вышелъ у нея похожимъ на петергофскій паркъ.
«Свѣтло въ раю, радостно, ангелы поютъ», — увѣряла себя Пашенька. Она вызывала въ своемъ умѣ картину петергофскаго парка, залитаго солнцемъ, но и солнце это было какое-то холодное, быть можетъ потому, что въ палатѣ было свѣжо, а въ жилахъ Пашеньки было мало крови.
Райское пѣніе приводило на память только оперу, до которой въ былое время Пашенька была великая охотница и ради которой она нерѣдко заставляла Владиміра Ивановича въ праздничные дни дежурить у кассы съ четырехъ часовъ утра. Но петергофскій паркъ, зимнее солнце и оперное пѣніе никакъ не могли слиться въ одно гармоническое цѣлое, и сердце Пашеньки оставалось такъ же холодно, какъ и ея воображеніе. На минуту она сама удивилась своей безчувственности. — «Должно быть, я вправду грѣшница!» — подумала она, но въ душѣ ея было попрежнему скучно и уныло.
Дикій охотникъ, думая о загробномъ мірѣ, воображаетъ себѣ просто исправленное изданіе своей земной жизни, удачную охоту, жирную ѣду, ковши съ пивомъ. Варварскій воинъ надѣется на вознагражденіе за трудности походовъ, мечтаетъ объ отдыхѣ, пріятной жизни, славѣ, ласкахъ красивыхъ женщинъ. Первобытный земледѣлецъ, поручающій свой земной трудъ незримому покровительству мирныхъ сельскихъ боговъ, воображаетъ себѣ на томъ свѣтѣ блаженныя и плодоносныя поля, гдѣ Церера, Панъ и Вертумнъ воочію руководятъ посѣвомъ и сборомъ плодовъ и гдѣ нѣтъ неурожая, засухи и усталости…
Охотникъ и воинъ измѣнились предъ лицомъ цивилизаціи, но земледѣлецъ остался съ тѣмъ же первобытнымъ трудомъ и общеніемъ съ божествами природы, и попрежнему на небесахъ для него все близко и знакомо. Христосъ для него — Христосъ-Сѣятель, рожденный въ стойлѣ, принявшій поклоненіе отъ пастуховъ, Илья пророкъ гремитъ колесницей, Егорій оберегаетъ скотъ, Власій множить его, Аѳанасій хорошъ для пчелъ, а Николай Угодникъ — помощникъ во всѣхъ дѣлахъ. Попасть на тотъ свѣтъ, значитъ — переселиться въ страну, гдѣ постоянное лѣто и вѣчный урожай, а вмѣсто начальства дѣлами правятъ исключительно Николай Чудотворецъ, Милостивый Спасъ и самъ Господь-Саваоѳъ.
Но человѣкъ, рожденный и выросшій въ большомъ городѣ, уже не можетъ хранить въ своемъ умѣ эти безхитростныя идеи. Городскіе труды и промыслы слишкомъ новы, сѣры и прозаичны, чтобы пріобщиться къ вѣковому идеалу. На томъ свѣтѣ будутъ цвѣтущія поля и шумящіе сады, но не можетъ быть сапожныхъ вывѣсокъ или мелочныхъ лавокъ, не говоря уже о фабричныхъ трубахъ. Городъ слишкомъ грѣшенъ для божественной помощи. Онъ мало думаетъ о гремящей колесницѣ и твердо знаетъ одно, что если не будетъ наличныхъ денегъ, то не будетъ ни хлѣба, ни дровъ, и дворникъ сгонитъ съ квартиры.
Деревенскій умъ вросъ въ землю, какъ корень стараго дерева; все необычайное застаетъ его врасплохъ, и если вѣковое преданіе, растущее изъ той же почвы, предписываетъ ему, какъ вѣрить и поступать, онъ, не мудрствуя лукаво, вѣритъ и подчиняется, неспособный къ выбору и счастливый уже тѣмъ, что нашелъ руководителя во мракѣ.
Городской умъ, даже у малограмотнаго человѣка, гибче и неустойчивѣе, содержаніе его сложнѣе, ибо разнообразныя мысли, соблазнительныя и странныя, наполняютъ городской воздухъ, какъ микробы, и распространяются по молекулярнымъ путямъ въ совершенно неожиданныхъ направленіяхъ.
И онъ склоненъ все необъяснимое, вмѣсто вѣры и почтенія, встрѣчать сомнѣніемъ и насмѣшкой.
Пашенька растеряла всѣ свои мысли, земныя и загробныя, и тупо и безразлично лежала на постели; потомъ, утомившись отъ непосильной работы и поддаваясь растущей слабости, она опять утратила сознаніе окружающей дѣйствительности и впала въ тусклую дремоту, болѣе похожую на оцѣпенѣніе, чѣмъ на настоящій сонъ.