Все-таки до сихъ поръ она никакъ не могла бы рѣшиться открыть завѣтную дверь безъ повода и безъ зова. Но въ эту ночь, глядя на яркій свѣтъ, струившійся сквозь щель окна, она ощущала смутное, но повелительное безпокойство.
Былъ ли то инстинктъ первобытной бдительности или безсознательное проникновеніе любви, но дѣвушка тоже не могла сомкнуть глазъ ни на минуту. Кругомъ было тепло, тихо и темно. Лягушки слабо квакали на сосѣднемъ болотѣ. Какая-то ночная птица стонала въ кустахъ. А свѣтъ не угасалъ въ окнѣ, и вѣчный предметъ ея мыслей тоже томился безсонницей. Хаспо встала и подошла къ двери, чтобы послушать, и услышала шаги Кирилова, потомъ попыталась заглянуть сквозь щелку, но щели не было. Тогда она внезапно вспомнила о больномъ теленкѣ и, вся пылая отъ смущенія и страха, потянула къ себѣ скобу.
Одного взгляда было достаточно, чтобы увидѣть необычное переодѣваніе и замѣтить ружье и даже дорожный посохъ, лежавшій на лавкѣ. Но все это нисколько не удивило ее.
Чувство ея какъ бы отпрянуло назадъ, и теперь она говорила себѣ, что все время ожидала такой развязки. Десять лѣтъ она прожила рядомъ съ загадочнымъ человѣкомъ, пришедшимъ неизвѣстно откуда въ эту бѣдную глушь, — все время сознавая, что ему здѣсь не мѣсто и что рано или поздно онъ уйдетъ, конечно, туда, откуда пришелъ.
«На что мы ему? — говорила себѣ бѣдная якутка. — Мы бѣдные, насъ такъ мало. А тамъ далеко люди, какъ песокъ, мужчины и женщины, все его братья и сестры, такіе же, какъ онъ!»
Но когда она увидѣла широкій и блестящій ножъ въ рукѣ Кирилова, она съ крикомъ бросилась къ нему, упала передъ нимъ на колѣни и обхватила его руками.
Кириловъ положилъ на ея плечо свою изсохшую руку, никогда не касавшуюся женщины.
— Жалѣешь? — спросилъ онъ тихо, нагибаясь внизъ и съ новымъ для себя любопытствомъ вглядываясь въ ея лицо.
— Да, да! — говорила горячо дѣвушка, обливаясь слезами.
Одна плошка вспыхнула въ послѣдній разъ и погасла. Кириловъ нагнулся еще ниже. Тогда въ внезапномъ порывѣ дѣвушка обняла его шею руками и поцѣловала его въ губы. Она почувствовала, что онъ не отклонилъ ея ласки, и поцѣловала его еще, потомъ еще разъ. Черезъ минуту она уже угнѣздилась на его колѣняхъ и, прижавшись къ его груди, молча и торопливо цѣловала его снова и снова, безъ конца. Теперь одна рука Кирилова уже обнимала станъ молодой дѣвушки. Онъ еще стыдился искать ея поцѣлуевъ, но подставлялъ имъ свое лицо, какъ подъ весенній дождь и чувствовалъ, что въ его душѣ таетъ что-то жесткое, ледяное и злое, которое подкатывалось ему подъ самое горло и чуть не задушило его въ эту мрачную ночь.
— Жалѣешь? — спросилъ онъ ее тѣмъ же хорошимъ словомъ, которое выражаетъ въ первобытныхъ языкахъ всѣ оттѣнки любви и сочувствія.
— Да, да! — твердила дѣвушка. — Жалѣю, люблю!
— Ну, такъ пойдемъ вмѣстѣ!
Онъ взялъ дѣвушку за руку, и они вышли вмѣстѣ изъ избы. Ночь миновала, и заря снова восходила надъ урочевскими полями.
— Туда пойдемъ! — сказалъ Кириловъ, указывая рукой на зубчатую полоску горъ, озаренную мягкимъ розовымъ свѣтомъ восходящаго утра.
— Пойдемъ! — съ готовностью согласилась дѣвушка. — Тамъ дичь и рыба, а ты хорошій промышленникъ!
Предложеніе Кирилова въ ея глазахъ не заключало ничего необычайнаго. Молодыя четы часто уходили изъ сосѣднихъ селеній въ горную глушь основывать новое жилище среди нетронутаго первобытнаго обилія. Кириловъ опять посмотрѣлъ на горы, которыя какъ будто таяли вдали въ легкихъ клубахъ утренняго тумана. Обильная роса упала на траву. Въ воздухѣ было сыро и прохладно. Александръ Никитичъ внезапно почувствовалъ, что теперь ему идти некуда и не за чѣмъ. Вокругъ него завязались новыя путы, и развязывать ихъ не было ни силы, ни охоты.
— Пойдемъ назадъ! — тихо сказалъ онъ, не выпуская руки Хаспо. — Сыро на дворѣ! — Дверь поднялась и опустилась. Солнце медленно всходило на небеса, скотъ разбредался по болоту. Пара гусей низко протянула надъ болотомъ и улетѣла на рѣку. Лѣтняя идиллія продолжалась въ своей спокойной простотѣ, смѣняя одинъ день другимъ, столь же мирнымъ, прекраснымъ и плодотворнымъ.
Было опять лѣто. Время выдалось такое ведряное и теплое, что урочевскіе луга обсохли и даже по болотамъ повсюду зазмѣились тропинки. Трава выросла вольно и пышно. Комара было мало, скотъ спокойно отъѣдался на пастбищѣ, и коровы ежедневно приносили домой полный удой. Годъ снова обѣщалъ выйти легкій и обильный на добрую память благодарному жителю.