Сознаніе бытія есть счастье; природа и человѣческая жизнь одинаково значительны и интересны, и я желалъ бы жить вѣчно, чтобы наслаждаться красотою природы и быть ненасытнымъ актеромъ и зрителемъ всемірно-человѣческой драмы, которая развивается на землѣ».
Иркутскъ, 1898 г.
II. Амнистія
Онъ прожилъ почти двадцать лѣтъ въ рыбацкомъ поселкѣ, на берегу полярной рѣки, среди дикарей и инородцевъ и кончилъ тѣмъ, что самъ сталъ дикаремъ и инородцемъ. Онъ по цѣлымъ годамъ не видалъ хлѣба, питался мясомъ и мерзлой сырой рыбой, не носилъ бѣлья, одѣвался въ звѣриныя шкуры. Лѣтомъ онъ собственноручно доилъ коровъ, какъ это дѣлаютъ степные монголы. Въ ужасные январскіе дни, морозные и темные, онъ запирался въ своемъ жилищѣ вмѣстѣ съ телятами и выдерживалъ осаду стужи.
Лицомъ къ лицу онъ встрѣчался съ дикими звѣрями пустыни. Вспугивалъ лосей на уединенныхъ рѣчныхъ островахъ, мирно собиралъ голубику бокъ о бокъ съ медвѣдемъ на прибрежномъ болотѣ. Съ людьми пустыни, почти столь же дикими и наивными, какъ звѣри, онъ свелъ близкую дружбу.
Мало-по-малу кругъ его интересовъ сузился.
Связь съ человѣчествомъ почти оборвалась. Письма изъ Россіи не приходили и онъ пересталъ думать о человѣчествѣ и о Россіи и думалъ только о сотнѣ якутовъ, жившихъ въ хижинахъ, разбросанныхъ вблизи. Онъ заботился нихъ, оберегалъ ихъ отъ лихоимства начальниковъ и отъ жадности торговцевъ, пріобрѣталъ для нихъ всѣ необходимые товары, даже старался оберечь ихъ отъ ихъ собственнаго легкомыслія и внушить имъ въ обильное время дѣлать запасы пищи, а въ скудное расходовать эти запасы съ большей осмотрительностью.
И наконецъ, когда велѣла природа, онъ нашелъ среди этихъ дикихъ людей семью, жену и дѣтей. Пятидесяти лѣтъ отъ роду, уже сѣдой и беззубый, онъ няньчилъ на рукахъ черномазаго якутенка, своего первенца, и говорилъ съ нимъ странными гортанными звуками, ибо онъ отвыкъ даже отъ родного языка и въ мысляхъ его якутскія фразы и слова мѣшались съ русскими. Онъ пустилъ прочные корни въ полярную почву, покорился власти полярной земли и даже сталъ присматривать себѣ мѣстечко на мѣстномъ погостѣ, въ полуверстѣ отъ поселка.
И вдругъ запѣла труба. Тамъ далеко, за 12.000 верстъ, была великая смута, тамъ совершалась война на два фронта, внутренняя и внѣшняя, что-то кипѣло, клокотало, перестраивалось, мѣнялось сверху до низу и изнутри наружу. До него доходили слухи, смутные и несвязные, какъ будто занесенные вѣтромъ сквозь степи и ущелья. Но онъ старался не думать объ этомъ. Богъ съ ними.
Пусть дѣлаютъ тамъ, что хотятъ. Ему нѣтъ ходу отсюда. Онъ — конченый человѣкъ, Лександра Особенный изъ поселка Урочево. Особеннымъ его звали сосѣди за то, что онъ не походилъ на всѣхъ другихъ людей, туземцевъ или русскихъ поселенцевъ.
Вдругъ прискакалъ нарочный и привезъ бумагу:
Амнистія. Александръ Никитичъ Кириловъ, изъ ссыльнопоселенцевъ, можетъ ѣхать, куда угодно, на всѣ четыре стороны.
Цѣлую ночь онъ не спалъ, все ходилъ по своей избѣ и думалъ.
Съ утра онъ сталъ поспѣшно ликвидировать свои дѣла.
Половину скота передалъ женѣ, а другую продалъ. Заключилъ съ десятью сосѣдями десять условій о косьбѣ сѣна. Каждый изъ этихъ сосѣдей обязался въ теченіе одного года косить сѣно для скота жены Кирилова.
Уложилъ свои книги и поручилъ переслать ихъ въ Якутскую библіотеку. Для себя самого онъ взялъ изъ всѣхъ своихъ вещей только мѣховой треухъ и старенькій полушубокъ, крытый арестантскимъ сукномъ.
Прощаніе его съ женой было коротко и немногосложно.
— Благослови! — сказалъ онъ по мѣстному обычаю, прежде чѣмъ сѣсть на косматаго сѣраго коня.
— Богъ благословитъ.
Они даже не поцѣловали другъ друга. Потомъ конь тронулъ. Дорога завернула за уголъ. Пошла унылая лѣсная тропа и хижины поселка Урочево исчезли навсегда.
Черезъ двѣ недѣли онъ ѣхалъ въ безлюдной пустынѣ вмѣстѣ съ проводникомъ якутомъ, направляясь на западъ.
Кругомъ него была ужасная горная равнина между Индигиркой и Яной, гдѣ на триста верстъ нѣтъ ни одного человѣческаго жилья, гдѣ даже мыши умираютъ съ голоду, гдѣ нѣтъ ничего, кромѣ голыхъ камней, мерзлыхъ ручьевъ и затвердѣвшаго снѣга. Но Кириловъ не глядѣлъ на эти мертвые камни. Онъ думалъ о родинѣ и старался вызвать въ своей памяти ея отдаленныя черты. Старался и не могъ, — все забылось, перепуталось.