Онъ былъ въ высшей степени благородный защитникъ, глубоко входилъ въ интересы подсудимыхъ и такъ увлекался подъ конецъ, что, ожидая приговора, волновался больше всѣхъ. Судьи любили Гизлера и поддавались его аргументамъ. Онъ всегда прекрасно зналъ и изучалъ дѣло. Рѣчь у него была мягкая, вдумчивая и очень убѣдительная. И подъ конецъ являлись вспышки страсти, которыя дѣйствовали какъ фейерверкъ и освѣщали все тѣло бенгальскимъ огнемъ.
Однажды послѣдній абзацъ своей рѣчи онъ началъ такъ: «Я прошу судъ, я умоляю судъ, я заклинаю судъ». И судъ подчинился заклинанію и вынесъ оправдательный приговоръ.
Иногда въ видѣ компенсаціи Гизлеръ бралъ какое-нибудь зловѣщее дѣло, одно изъ такихъ дѣлъ, откуда выходъ бываетъ, какъ изъ мертвецкой, только ногами впередъ, въ готовую могилу. Въ этихъ случаяхъ Гизлеръ сражался съ судьями зубъ за зубъ, оспаривалъ каждый клочекъ территоріи. Онъ пускалъ въ ходъ всѣ свои связи, обдумывалъ способы, какъ ускорить или, если нужно, затянуть дѣло, выкапывалъ полезныхъ свидѣтелей какъ будто изъ-подъ земли.
Онъ не отступалъ передъ экстренными средствами и часто самъ рисковалъ не хуже своихъ подзащитныхъ. О немъ говорили шутя, что онъ вывезъ одного изъ своихъ кліентовъ въ бѣльевой корзинѣ и везъ его такимъ образомъ больше тысячи верстъ.
Онъ умѣлъ добиваться смягченій даже въ такихъ судахъ, гдѣ, казалось, ничего не было, кромѣ первозданной адамантовой твердости. Но послѣ каждаго такого процесса онъ становился боленъ и ложился въ постель. Онъ расходовалъ слишкомъ много нервовъ на свои процессы и волей-неволей ему приходилось браться за болѣе легкія дѣла.
Другія адвокатскія лица тоже виднѣлись тамъ и сямъ, бритыя, самоувѣренныя, со взглядомъ фехтовальщика, какой пріобрѣтается на безконечныхъ перекрестныхъ допросахъ.
Почти всѣ они посвящали политической защитѣ по крайней мѣрѣ половину своего времени. Раньше политическихъ процессовъ было мало, но теперь они сыпались какъ изъ рога изобилія. Эти адвокаты забросили свои частныя дѣла и проводили время въ разъѣздахъ по всему алфавитному списку населенныхъ мѣстъ Россійской Имперіи: Барнаулъ, Баускъ, Бахмутъ. Половину своей жизни они проводили въ вагонѣ, другую въ тюрьмѣ на свиданіяхъ и въ судѣ передъ скамьей подсудимыхъ. Имъ приходилось принимать исповѣдь осужденныхъ, хранить тайны, исполнять предсмертныя порученія. Это были санитары освободительной войны. День и ночь они ходили по бранному полю, спасали раненыхъ и уносили убитыхъ. Но ихъ самихъ пока еще не брали непріятельскія пули.
Самые почетные гости сидѣли на верхнемъ концѣ стола, и другіе поглядывали на нихъ съ неутомимымъ любопытствомъ и даже съ нѣкоторымъ страхомъ, какъ на старыя иконы, которыя внезапно ожили и заняли мѣсто за ужиномъ, рядомъ съ людьми.
Ихъ было пятеро и каждый изъ нихъ представлялъ какъ бы особый типъ, рельефный, законченный и отличный отъ другихъ.
Больше всѣхъ бросался въ глаза Каплинъ, могучій старикъ съ большой головой, въ тонкихъ сѣдыхъ волосахъ. Въ осанкѣ его было что-то львиное, но глаза у него были бодрые, жизнерадостные, и ни одна складка на лицѣ не говорила о томъ, что это плѣнный левъ. У него были загорѣлыя щеки и просторная одежда. Ближе всего онъ казался небогатымъ помѣщикомъ, который провелъ жизнь на деревенскомъ воздухѣ и только что пріѣхалъ изъ глубины провинціи въ столицу. Старикъ охотно говорилъ и часто перебрасывалъ острое слово на другой конецъ стола въ самую гущу чужого разговора. А рядомъ съ нимъ сидѣлъ человѣкъ съ пергаментнымъ лицомъ и унылыми глазами… Онъ слушалъ чужія рѣчи, но самъ не говорилъ ни слова. Это былъ Андрей Плавскій, тоже изъ недавнихъ плѣнниковъ. Онъ умудрился стать въ заточеніи ученымъ практиковъ прикладного типа, дѣлалъ гербаріи, изготовлялъ тонкіе препараты. Этимъ онъ спасся отъ сумасшествія и смерти, но говорить почти разучился. И поздняя воля не вернула ему этого главнаго дара людской общительности.
Хозяинъ подошелъ сзади и положилъ руку на спинку стула, за спиною Плавскаго.
— Ну… какъ вы себя чувствуете въ новой обстановкѣ? — спросилъ онъ осторожно.
Плавскій не отвѣтилъ. Вмѣсто него отозвался Феровъ, его сосѣдъ слѣва, крѣпкій, какъ дубъ, съ яснымъ лицомъ и пушистыми полусѣдыми волосами, которые удивительно шли къ его моложавому лицу.