Вотъ магазинъ Адабашева. Здѣсь нѣкогда была лужа, въ которой утонула лошадь. Послѣ того двое молодыхъ грековъ нарочно завязили въ лужѣ телѣгу и усадили на ней пару мальчиковъ съ удочками. Не помню, ловилась ли рыба въ этой мутной городской водѣ, но телѣгу удалось вытащить только на слѣдующее утро. Вотъ домъ Джурича, бывшаго городского головы, первый большой трехъэтажный домъ. Когда строили его, мы собирались смотрѣть, какъ будто на диковину.
«Каменная лѣстница», ведущая къ морю внизъ.
Передъ нею старый знакомецъ, широкій сѣрый кругъ съ цифрами, — солнечные часы. Я вспоминаю, что эти часы, наперекоръ стихіямъ, показывали время съ ошибкою (свыше нормальной поправки), и ихъ приходилось провѣрять по карманнымъ часамъ. Пробую и убѣждаюсь, что они сохранили это удивительное свойство.
Мелкое, узкое море. Странно ловить глазами въ сыромъ туманѣ противоположный берегъ. Когда дунетъ вѣтеръ изъ степи, вода уходитъ, и бурое дно выступаетъ наружу отъ края до края. Когда-то въ этомъ морѣ ловилось множество рыбы, и по всему берегу стояли сушильни для знаменитой азовской тарани. Теперь тарань истреблена, и сушильни исчезли. Зато на берегу вздымаются черныя трубы заводовъ однѣ за другими. Металлургическій заводъ, кожевенный, котельный, фосфатный. Этими заводами жилъ Таганрогъ до послѣдняго времени, пока не сократились заказы и работа. Въ прежніе годы Таганрогъ жилъ хлѣбной торговлей и контрабандой, организованной въ широкихъ размѣрахъ почти офиціально. Онъ былъ тогда порто-франко русскаго стиля, возникшее отчасти въ явочномъ, отчасти въ интендантскомъ порядкѣ… Быть можетъ, иные помнятъ еще процессъ Вальяно, когда все купечество, и таможня, и полицеймейстеръ попали подъ судъ, и градоначальникъ внезапно умеръ, и казна насчитала сотни милліоновъ убытку. Теперь все это исчезло, торговля ушла по законному руслу въ Ростовъ и Одессу. И мѣщане изъ предмѣстій, по мѣстному «городскіе фараоны», уже не зарабатываютъ по пяти рублей въ день на каторжной грузкѣ, не пьютъ и не кутятъ, какъ прежде. Молодежь не срываетъ фонарей и не ставитъ уличныхъ заборовъ поперекъ дороги. Дай Богъ заработать на хлѣбъ. Кстати, съ того времени хлѣбъ сталъ вдвое дороже: вмѣсто прежнихъ двухъ копеекъ — четыре копейки за фунтъ. Мясо дошло до петербургскихъ цѣнъ. Даже прекрасные южные овощи вздорожали до крайности. Бавни, прасо, катранъ, баклажаны, «красненькіе», «синенькіе», «зелененькіе», кабаки и кабачки, что отнюдь не одно и то же. Вся эта благодать неоднократно перечислялась у Чехова…
Къ полудню я разыскалъ знакомыхъ. Ихъ оказалось полъ-города. Адвокаты, врачи, гласные думы, окрестные помѣщики. Все бывшіе однокашники, товарищи по двойкамъ и проказамъ. Только глядя на нихъ, я убѣдился, что всѣ мы постарѣли. То были пожилые, лысые, сѣдоволосые люди со взрослыми дѣтьми. У одного были даже внуки. Другой прожилъ 17 лѣтъ въ одной и той же квартирѣ, какъ будто приросъ къ мѣсту. Весь онъ словно обратился въ раковину, даже уши у него приняли форму раскрытыхъ устрицъ. Въ часы, свободные отъ паціентовъ и операцій, онъ размышлялъ о высокихъ предметахъ, о Богѣ, объ авіаціи, о безсмертіи души. Устрица, быть можетъ, размышляетъ о томъ же самомъ. Мы впрочемъ, казались другъ другу какъ будто воскресшими изъ мертвыхъ и все вспоминали наши старые школьные списки. Въ этомъ прибрежномъ городѣ они были пестрые, всѣхъ націй. Айналовъ, Безусъ, Бернарделли, Богоразъ… Лакіеръ, Ласкераки. — Мы передѣлали его въ Раскаряки. — Псима, Псалти, Псалураки…
— Помните Лагудинскаго? Онъ вызвалъ драться одинъ цѣлыхъ три класса: нашъ первый и два вторыхъ, основной и параллельный. И какъ мы ему тогда наклали…
— А Шаповаловыхъ помните? Ихъ было двое: Шаповаловъ-Кривоносъ и Шаповаловъ-Облегченное Удареніе. Шаповаловъ-Кривоносъ былъ мраченъ и любилъ рисовать памятники съ крестами. На памятникахъ онъ выводилъ какъ-то особенно четко: «Здѣсь покоится тѣло генерала отъ инфантеріи Н. П. Шаповалова, павшаго на полѣ брани».
Давнія героическія времена. Мы, гимназисты, ходили биться на кулачки стѣна на стѣну съ уѣздниками, учениками уѣзднаго училища. Они называли насъ Дрышпаками, — оскорбительное имя. Теперь этого имени никто не знаетъ въ городѣ. Помню, однажды, во время «маевки» въ день перваго мая, какъ намъ досталось на орѣхи. Мы бѣжали отъ самыхъ «Дубковъ» до городского сада. Впрочемъ, и у насъ были свои силачи: Дракули-Критикосъ. Онъ вытащилъ однажды лошадь вмѣстѣ съ телѣгой, завязшую въ грязи… Унановъ. Онъ поднималъ одной рукой пятипудовый куль муки…