У Чехова попадаются и другія знакомыя фамиліи изъ Таганрога и окрестностей: Нескубинъ, Иловайскій, Костюковъ.
«Левъ и Солнце» — это таганрогскій случай, разсказанный при томъ безъ всякихъ измѣненій. Прекрасные стихи:
дѣйствительно, посланы были во почтѣ честолюбивому городскому головѣ.
«Дядя Ваня». Такъ звали въ семьѣ Чеховыхъ одного почтеннаго и пожилого родственника. Когда въ таганрогскомъ театрѣ давали эту пьесу, дѣйствительный «Дядя Ваня», въ общемъ совершенно чуждый литературѣ, отправился въ театръ, но на этотъ разъ былъ разочарованъ. Пьеса не имѣла ничего общаго съ Таганрогомъ.
О «Человѣкѣ въ футлярѣ» я разскажу ниже.
Впрочемъ, за послѣднія 30–35 лѣтъ со времени дѣтства Чехова общество таганрогское измѣнилось почти до неузнаваемости. Въ то время вездѣ преобладали греки. Въ городѣ пользовалась извѣстностью старая шутка, русско-греческая:
Даже въ рабочемъ народѣ было много грековъ, хотя, подъ вліяніемъ людского притока съ сѣвера, они быстро русѣли. Я помню такія имена:
По книгамъ Ликіардопуло, а по-уличному Лонцовъ.
По бумагамъ Димитраки, а по-уличному «Кнышъ».
Самое видное мѣсто среди городскихъ богачей и нотаблей занимали два старика. Они носили одно и то же имя: Маркъ, и потому въ просторѣчіи назывались «двѣ Марки». Маркъ Вальяно и Маркъ Варваци. Маркъ Вальяно достаточно извѣстенъ по таможенному процессу. О немъ ходили цѣлыя легенды чудовищнаго неприличія, особенно, если принять во вниманіе его преклонный возрастъ. Маркъ Варваци происходилъ изъ семьи корсаровъ. Въ полуофиціальной исторіи города Таганрога, составленной П. П. Филевскимъ въ память двухсотлѣтія и изданной на средства города, сказано:
«Основателемъ Греческаго монастыря (1814 г.) былъ Иванъ Андреевичъ Варвацій, надворный совѣтникъ. Этотъ Варвацій былъ корсаромъ у себя въ Греціи, но съ заключеніемъ Кучукъ-Кайнарджійскаго мира прибылъ въ Россію, гдѣ былъ принятъ очень радушно, и ему были даны въ Астрахани рыбные промыслы, гдѣ онъ быстро нажилъ огромное состояніе. Это былъ человѣкъ щедрый, онъ много дѣлалъ добра, быть можетъ, желая загладить на старости лѣтъ свои корсарскіе грѣхи».
Старожилы говорятъ, что у стараго Ивана Варваци одно ухо было отрѣзано, — слѣды турецкаго плѣна.
Маркъ Варваци приходился внукомъ старому корсару. Онъ не основывалъ монастырей, но послѣ смерти своей оставилъ нѣсколько незаконныхъ дѣтей различныхъ фамилій, которымъ досталась значительная часть наслѣдственнаго состоянія.
Иванъ Варваци скупилъ за безцѣнокъ обширныя земли на берегу моря и заселилъ ихъ всякаго рода бѣглыми людьми (по такъ называемой Бѣглицкой косѣ). Эти поселенцы стали потомъ крѣпостными рода Варваци. Крѣпостническіе нравы въ Таганрогѣ были нисколько не мягче, чѣмъ въ средней Россіи. Мой старый пріятель, потомокъ крѣпостной семьи этого корсарскаго рода, особенно много разсказывалъ мнѣ о младшемъ братѣ Марка Варваци, Кузьмѣ. У Кузьмы Варваци была огромная дворня. Въ его домѣ все дѣлалось по расписанію, въ назначенное время — раскрывались ставни, поднимались жалюзи, вытирались полы. Малѣйшее отступленіе отъ правилъ или опозданіе вызывало кулачную расправу владѣльца. Кузьма Варваци былъ скоръ на руку и даже не разспрашивалъ. Подскочитъ и окровянитъ. Его лакеи постоянно ходили съ разбитыми лицами. Но если потомъ, въ болѣе спокойную минуту, лакею удастся доказать свою невиновность, полученныя плюхи засчитывались ему впередъ. Для этого велся особый реестръ, гдѣ каждый слуга имѣлъ активъ и пассивъ въ мордобойной монетѣ. Незадолго до освобожденія одинъ изъ лакеевъ, наскучивъ этими зачетами, своеобразно отомстилъ хозяину. У Кузьмы Варваци былъ дорогой сервизъ саксонскаго фарфора, который вынимался только въ особо торжественныхъ случаяхъ. Въ день именинъ хозяина вѣроломный лакей, принявъ отъ дворецкаго большой подносъ, уставленный фарфоромъ, сталъ подниматься по лѣстницѣ и вдругъ грохнулъ его съ площадки внизъ У него былъ значительный активъ полученныхъ и неоплаченныхъ плюхъ, и онъ сослался на него, чтобы избавиться отъ наказанія.