К вечеру к землянкам подвезли стружки, которыми набили матрацы. В общем нас приняли прилично. Признаться, мы этого и не ожидали.
Скоро принесли и обед. Налили полную миску очень жирного — со свининой — супа и выдали буханочку хлеба. Не знали, как и радоваться. Выхлебали бак, пошли на кухню, — дали еще полбака.
Перестал и дождик. Выглянуло солнышко. И когда вечером после чаю легли на мягкие матрацы, чувствовали себя, как в раю.
Но потом началась трагедия. После стольких дней голодовки и после такого жирного обеда у многих началось расстройство желудка. В сущности, многие этим страдали уже в пути, в лагере оно приняло только определенные формы, формы дизентерии.
На второй день добрая половина оказалась больной; некоторых из заболевших отправили в больницу. Через несколько дней начались заболевания тифом, — всеми тремя его формами.
Рядом с лагерем была и больница. По существу и форме, это был другой лагерь: всего 5 бараков, обнесенных такой же проволочной решеткой.
Сам же лагерь, без больницы, занимал приблизительно квадратный километр. Бараки были расположены правильными рядами. Посередине лагеря проходила широкая главная улица, от нее по обе стороны — второстепенные. Количество бараков не было особенно велико — всего 85, не считая кухонных и складочных бараков. В каждой стене проволочного заграждения были широкие железные ворота. Около ворот, на углах и по середине проволочного заграждения с внешней стороны поднимались дозорные пункты, которые были раза в полтора выше проволочного заграждения; на каждой вышке всегда стоял часовой с пулеметом, кроме того, по одному часовому стояло у каждых ворот. По ту сторону проволочного заграждения, вне его, вдоль каждой из четырех сторон железной стены было расположено по бараку, в которых жили немецкие солдаты — охрана. Словом, все было устроено так, что в любой момент можно было поднять, на ноги всю охрану лагеря.
Во главе лагеря стоял немецкий генерал, который, в свою очередь, имел помощника — коменданта. Проживающие в лагере пленные разбивались на батальоны; во главе батальона стоял немецкий фельдфебель, иногда и унтер-офицер; при батальонном командире все время находился фельдфебель из военнопленных, который осуществлял как бы военную власть данной национальности; батальона; батальоны распадались на группы — в 60 человек каждая; во главе групп стояли немцами же назначенные унтер-офицеры.
Каждый барак вмещал 120 человек, т.-е. две группы, и был разделен на две части. Каждый пленный имел свое «отделение» для спанья, или гроб, как говорили военнопленные; гробы были расположены и на полу, и по середине в виде лежанок в два этажа. В каждой половине у входа в барак были небольшой коридор и небольшая комната для старшего группы и трех унтер-офицеров. Словом, все было приноровлено к чину и званию.
Лагерь находился недалеко от города Гамельна на Везере и был расположен на отлогом склоне холма. С верхней части склона, где как-раз были расположены наши землянки, открывался чудный вид на реку Везер, город Гамельн, окруженный со всех сторон холмами, покрытыми буковыми лесами.
За все время пребывания в карантине нас не заставляли подчиняться определенной дисциплине. Мы жили своей собственной жизнью; если бы не болезни, то можно было бы еще кое-как и жить. В гигиеническом же отношении, конечно, было во много раз хуже, чем в лагере. Особенно сильно это чувствовалось, когда стали итти дожди, и глиняная почва расползалась под ногами и на улице, и в землянках. Все мечтали об одном, — чтобы поскорее попасть в бараки.
Обстоятельства нам помогли поскорее выбраться из землянок. Ожидалась новая партия пленных, для них нужны были землянки, и через неделю нас перевели в бараки.
До перевода в бараки мы мало знали о том, что творится на белом свете. К нам никого из старых пленных не подпускали, мы никого не видали, кроме немецких часовых, которые были с нами немы, как камни.
Лагерь с бараками представлял из себя городок военнопленных. Разбитый на правильные участки, с правильными улицами, он напоминал настоящий город. Лагерь вмещал около 10.000 человек.
В лагере была своя лавочка, где продавали различного рода мелочь. Осенью 1914 года продавали и хлеб, колбасу, пирожки.
В лагере помещались пленные всех «союзнических» национальностей, начиная с благородных англичан, кончая чернокожими африканскими неграми. По существу, население лагеря представляло из себя интернациональный букет, и немцы, действительно, могли хвастаться, да и хвастались, что воюют со всеми народами мира.