По воскресным дням, по крайней мере, осенью 1914 года лагерь был притягательным пунктом для жителей города и окружающих деревень. С самого утра около изгороди толпились любопытные обыватели, желающие поглядеть на разноцветную массу пленных.
Здесь были гордые англичане в коричневом мундире, смотрящие на всех свысока.
За ними следовали веселые везде и повсюду жизнерадостные французы с красными шароварами и красными маленькими кепками.
За французами — флегматичные бельгийцы.
Наконец, их всех венчали мы, русские, — азиаты, как нас величали немцы, «друзья» французы и вообще все европейцы.
В лагере было свое информационное бюро. Понятно, что оно не имело определенного места, во главе его не стояли определенные лица, оно находилось повсюду, ловило налету разговоры отдельных немецких солдат, добавляло свое, иногда очень просто — сочиняло что-нибудь фантастическое, и «новости» шли гулять по городу военнопленных.
В 1914 году в лагере газеты читать и получать не разрешалось. Приходилось жить одними слухами. Новости, возникшие во французских бараках, моментально передавались в русские бараки и наоборот.
Хотя среди пленных, как с той, так и с другой стороны, было немного знающих иностранные языки, но незнание языков нисколько не мешало сношениям друг с другом. Выработался какой-то своеобразный «интернациональный» язык. Любой русский военнопленный мог столковаться обо всем со всеми военнопленными других национальностей. Если кто-либо обладал несколькими десятками слов немецкого и французского языка, он уже являлся человеком грамотным. Таких было сравнительно много.
Вначале немцы пытались-было воспретить всякое сношение пленных между собой. Но из этой попытки ничего не вышло. Пленные встречались на улицах, заходили в бараки, обменивались между собой предметами первой необходимости. Начальство было бессильно что-либо сделать, оно было не в силах запереть пленных в четырех стенах. Немцы должны были, наконец, примириться с этим явлением.
Местом «интернациональной» встречи являлись отхожие места, расположенные по обе стороны лагерных бараков. С утра до вечера около этих мест толпились пленные, между ними шел самый оживленный обмен, продажа; там же узнавались новости и распространялись слухи. Здесь продавали хлеб, обменивали его на папиросы, на табак, продавали сапоги, часы, кольца. Словом, на этой толкучке можно было купить и продать все, начиная с золотых часов и кончая лохмотьями тряпья. Единицей ценности являлась порция хлеба. В первые же недели нашего прибытия немцы прекратили доставку в лагерь хлеба для продажи, и поэтому ясно, что для определения всякой ценности служил кусок хлеба —1/8 фунта — норма ежедневной выдачи. За хлеб можно было купить все.
В этой «международной» торговле весьма выдающуюся роль, конечно, играли сами немцы. Рабочие, которые проводили или исправляли электрическое освещение, налаживали канализацию, наконец, часовые — все приносили в лагерь папиросы, табак, соль, бумагу и обменивали на более ценные предметы. Таким же порядком в лагерь иногда поступали и газеты, хотя в этом отношении немцы были твердокаменными.
Газеты в первые месяцы получали случайно; в этом отношении нам помогала и немецкая аккуратность: немецкие солдаты, рабочие в 8 часов утра всегда едят «фриштик» (завтрак), — это кусок хлеба с колбасой, салом, сыром; «фриштик» завертывается всегда в номер вчерашней газеты; понятно, что после завтрака газета бросается; обыкновенно лоскутки газет собирались и приносились нашим переводчикам. Так узнавались более или менее официальные данные о ходе событий.
Новости в лагерь передавались и немцами. Но так как все они тогда находились в патриотическом опьянении (охрана была, главным образом, из зажиточных слоев населения), а с подлинными рабочими массами мы не сталкивались, эти новости были весьма односторонние, и им в лагере большого значения не придавали. Совсем другое, если в лагерь каким-нибудь путем (вначале это случалось очень редко) попадали французские, английские или же русские газеты. Известия из этих источников всегда принимались за чистую монету, и тот, кто оспаривал эти известия, слыл пособником немцев.
Голодовка
Первые впечатления об относительном благополучии лагерной жизни рассеялись в пух и прах в первые же дни. Трудно сказать, чем руководствовалось лагерное начальство, когда оно нас накормило так хорошо в первый раз. В следующие же дни оказалось, что немцы будут кормить нас очень плохо. Хлеба стали выдавать совсем недостаточно, — всего 1/8 фунта. Утром давали кофе из желудей, вечером — жидкость, в которой крупинка подгоняла крупинку. В обед приходилось довольствоваться одним литром супа. В лавочку с конца ноября 1914 года с’естных припасов немцы в лагерь частным порядком, за деньги, не доставляли. Связь пленных с родиной не была налажена, и никаких посылок ни откуда никто не получал. Изголодавшиеся на фронте и во время путешествия в Германию, пленные крайне нуждались в усиленном питании. Одной восьмой фунта хлеба и обеденного супа, конечно, было недостаточно. Приходилось систематически недоедать. Отсюда общее слабосилие, болезни. Несмотря на всякие карантины и другие предохранительные меры, пленные заболевали тифом и другими инфекционными болезнями и умирали сотнями и тысячами. В лагере свирепствовали и легочные болезни, особенно среди южан, которые трудно переносили климат Ганноверской провинции.