Пошли знакомые места. Равнину сменили холмы, покрытые небольшими березовыми рощами. Мы уже были в Литве. Рано утром приехали в Двинск. На вокзале, кроме немецкой стражи, никого не было. Кругом безмолвие. Как гиганты, высоко в высь стремились трубы, и, вместо клубов дыма, вокруг них вились стаи галок. Было мрачно, и душу давила безмолвная тишина.
В Двинске нам пришлось пробыть двое суток. Ждали партию немецких военнопленных, которые должны были прибыть из России в обмен на нас.
Нас заперли в какие-то старые казармы и не выпускали ни на шаг. Из жителей города нам не удалось увидеть никого, кроме кучки ребятишек, которые как-то пробрались под наши окна и заунывно просили от нас хлеба.
Тяжелы были эти дни. В этой кошмарной обстановке так и не верилось, что мы, действительно, попадем в Россию. На вторые сутки откуда-то поползли слухи, что обмен военнопленных прекращен, и нас завтра отправляют обратно. Несмотря на абсурдность подобных слухов, многие им верили. Поднялся плач, истерики…
Вечером прибыл эшелон с немецкими военнопленными. Прибывшие все были здоровые и выглядели хорошо.
Как полагалось, по распоряжению немецкого командования, прибывших немецких военнопленных сейчас же загнали в барак рядом с нашей казармой, окруженный проволочным заграждением, и мы с ними разговаривали издали, и то только тогда, когда этого не видел караульный солдат.
Среди прибывших немецких военнопленных была самая разношерстная публика: часть пленных проклинала большевиков и Советскую власть вообще, часть же из них о новых порядках и правителях отзывалась хорошо.
Поздно вечером нас погнали к вагонам. Здесь мы впервые встретились с представителями Советской власти, — это был комендант эшелона, который принял нас по счету, расписался и извинился перед нами, что больным он может предоставить только теплушки.
Но разве для нас это имело какое-либо значение! Хотелось сесть в вагоны и быть уверенными, что вот теперь-то, наконец, едем в Россию.
Эшелон почему-то долго не отходил. Мы все повылезли из теплушек и стали собираться в кучу. Немецкие часовые, приставленные к каждому вагону и сопровождающие нас до демаркационной линии, на этот раз уже нисколько не мешали и были чем-то в роде почетного караула.
Вокруг одного из вагонов шел горячий спор. С вагона выступала сестра милосердия эшелона и доказывала нам, пленным, какие изверги большевики, и какое ничтожество Советская власть, заключившая в Брест-Литовске такой позорный мир. Против нее выступил один из пленных. Бедненькая сестрица думала нас встретить политически малограмотными, не подозревая, что мы в плену в смысле дискуссий на политические темы прошли большую школу, чем она в России, считавшая своим долгом нас «информировать».
Поздно ночью, когда уже мы были каждый в своем вагоне, поезд тронулся.
Было прохладно. Сквозь щели вагонов-теплушек видны были звезды.
Встреча
Минула ночь. Настало утро. Мы все продолжали ехать по оккупированным немцами местностям. Как в прифронтовой полосе, наш эшелон повсюду встречали по-военному, т.-е. на станциях были видны одни только военные — немецкие солдаты. Безмолвные и сонные, они провожали нас радостно сияющих. Так прошел день.
Солнце склонилось к закату, когда мы под’ехали к демаркационной линии. Позади остался Псков. Недалеко уже было до революционного Питера, пред которым мы преклонялись во сне и наяву в плену.
Замедленным ходом вез нас машинист по демаркационной полосе. Душу охватывало радостное чувство. Вот-вот эшелон остановится, и мы будем уже в подлинной Советской России.
Дорога вела по ровной местности. Кругом простирались поля, поросшие местами мелким кустарником.
Паровоз дал свисток, и поезд с грохотом остановился.
Мы были на маленькой станции, состоящей всего-навсего из нескольких домов.
Из главного станционного здания высыпали нам навстречу вооруженные красноармейцы. Осмотрев вагоны и убедившись, что, кроме нас, пленных, других лиц никого нет, пригласили нас по нескольку человек из каждого вагона пойти за обедом и газетами.
Принесли обед и целую охапку газет для каждого вагона. С жаром принялись за чтение. Это были первые большевистские газеты в Советской России.
Солнце село. Стало темнеть. Эшелон тронулся теперь к Петрограду.