Дѣйствітельно, Ры́нтэу сталъ худо поступать. Какъ только уѣхалъ Чесоточный, съ того же вечера сталъ поступать безумно. Обижаетъ людей. Бѣгаетъ по шатрамъ и пологамъ; гдѣ какая женщина есть, ту тотчасъ же насилуетъ; гдѣ какой мужчина лежитъ, хватаетъ его за… и трясетъ и поднимаетъ вверхъ. Прибѣгаетъ въ пологъ, гдѣ какой-нибудь старикъ и старуха хорошо, спокойно спятъ, онъ подбѣжитъ къ старику, схватитъ его за…, скинувъ съ него штаны, и начинаетъ его трясти, трясетъ, трясетъ и броситъ; у старухи всю одежду разорветъ, все долой снимаетъ… Такъ всю ночь и бѣгаетъ изъ полога въ пологъ. Отъ великой поспѣшности штаны снялъ, обувь тоже, такъ нагой и бѣгаетъ изъ полога въ пологъ, насильничаетъ. Ничего ему не могутъ сдѣлать. Повалятъ его, начнутъ вязать, — смотрятъ, онъ уже совсѣмъ въ другомъ мѣстѣ у какой-нибудь бабы одежду разорвалъ и за грудь её хватаетъ… Пробуютъ дѣлать порчу, соберетъ въ руковицу всѣ слова тѣхъ людей, которые его пытались испортить, въ рукавицѣ завяжетъ и утромъ раздастъ ихъ обратно. — Вотъ, говоритъ, твое слово, вотъ твое, вотъ твое. — Стало отцу мученье, люди пришли жаловаться; плачутъ старики и старухи.
— Ухъ! — говоритъ отецъ, — нужно его извести, худо дѣлаетъ! — Пошелъ на вечернюю сторону искать старуху Кэля. Шелъ, шелъ; дошелъ до ея дома, спереди ея сынъ возится надъ санями. Говоритъ: — Гдѣ твоя мать? — Въ пологу! — Пришелъ! — Пришелъ! — Знаю, ты хочешь сына мнѣ скормить! Сейчасъ пойду! — Взяла желѣзный посохъ съ копьемъ на концѣ, половина (посоха) въ крови выпачкана. — Когда придешь домой, скажи сыну, пусть выглянетъ наружу, чуть его и убью. — Пришли. Говоритъ отецъ ему: — Выйти изъ полога, посмотри за шатромъ, тамъ лежитъ гарпунъ (tэhpinä), принеси его сюда. А она стоитъ у двери, поднявши посохъ навзмахъ удара. Высунулъ голову изъ-подъ полога. — Кто тамъ за дверью стоить? (видитъ онъ старуху сквозь шатеръ оконъ шамана). — Кто стоитъ! Никого нѣту! — Вдругъ вспорхнулъ гусемъ, пробилъ сзади старухи крышку шатра и улетѣлъ на сторону ночной темноты. Погналась старуха; не можетъ догнать.
— Ладно, — говоритъ, — когда нибудь вернешься домой!
— Пришелъ парень въ тёмную сторону, блуждаетъ въ темнотѣ, вдругъ ткнулъ ногой филина. — Гы-гы-гы! что ты толкаешься? — Коко! человѣкъ тоже ты?
— Хоть не человѣкъ, а все-таки въ темнотѣ жительство имѣю; не толкай насъ! Мы тоже жители.
— А если вы жителя, дайте переночевать, — я сильно усталъ! — Ну, ладно! Полѣзай! — Посадилъ его подъ мышку (одной лапы). Захочешь помочиться, скажи, я подамъ сосудъ!.. Захотѣлъ мочиться. — Haphынolot! Эчууlhыn[15]! — Waho! — протянулъ ему другую лапу подъ мышку. — «Вотъ сюда!». — Потомъ вылилъ въ сторону. На утро стали прощаться. — Вонъ, говоритъ, отверстіе вдали! — Виднѣется отверстіе, какъ проѣденное личинкой овода[16]. — Это свѣтится изъ свѣтлой земли. Вонъ туда иди! Да только знай: старуха положила посохъ поперекъ дороги, стала желѣзная гора; сама старуха раздвоилась пополамъ, — стала по оба конца. Дойдешь до желѣзнаго хребта, пусть отвѣсный, не обходи кругомъ, полѣзай черезъ, полѣзай по срединѣ, гдѣ прежде была черта, граница крови, на желѣзномъ хребтѣ краснѣетъ ржавой землей, тамъ и полѣзай. Обходитъ станешь, убьютъ тебя. Какимъ-бы великимъ шаманомъ не былъ, все-же будешь убитъ. Лучше полѣзай черезъ!
Пошелъ Ры́нтэу на свѣтъ. Пока былъ день, шелъ прямо, стало вечерѣть на нашей землѣ, потемнело отверстіе, опять заблудился въ темнотѣ, толкнулъ ногою ворона. — Гы-гы-гы! Что ты толкаешься? — Коко! Человѣкъ тоже ты? — Хоть не человѣкъ, и все-таки въ темнотѣ жительство имѣю, не толкай насъ, мы тоже жители. — А если вы жители, дайте переночевать, — я сильно усталъ. — Ну ладно, полѣзай. — Посадилъ его подъ мышку (лапы)! Захочешь помочиться, скажи, я подамъ сосудъ. — Захотѣлъ мочиться. — «Haphынolót! Эчууlhыn!» — «Waho!» — протянулъ ему другую лапу, — подъ мышку. — «Вотъ сюда!» — Потомъ вылилъ въ сторону. На утро стали прощаться. Виднѣется впереди свѣтъ, какъ дымовое отверстіе шатра. — Вотъ туда иди, то твоя земля!