— Убрать перископ. Лево на борт. Полный вперед. Штурман, отметьте место и время. Тоннаж «Хелены», на глаз, до пяти тысяч. — И, обращаясь к экипажу: — Поздравляю с первой победой! Молодцы, балтийцы! У матросов нет вопросов? — Он знает, что в отсеках лодки сейчас улыбнулись ребята, даже сумрачный кок и тот хмыкнет. А это и надо Александру Ивановичу: хорошее настроение, веселая шутка, улыбка — добрые помощники. Вот хотя бы, к примеру, кок на корабле. Ну что, спрашивается, особенного: кок и кок. Но кока Маринеско подбирал в экипаж сам. Год тому назад, осенью, прибыл новый призыв. Построили новичков на плацу, и командиры подразделений стали знакомиться с будущими моряками.
Маринеско особо интересовался каждым, кто на гражданке работал поваром.
— Ты чем занимался? — спросил он сумрачного парня, стоящего чуть сбоку от крайнего в строю.
— Ничем не занимался, я философ, — ответил парень.
— А вот и врешь, — рассмеялся Маринеско. — Не ты это сказал, а Пифагор.
— Точно, Пифагор! — И парень улыбнулся. — Я это вычитал… в поезде, когда нас сюда везли.
— Так чем ты занимался, Философ? — строго спросил Маринеско.
— Работал шеф-поваром в ресторане.
— Молодой больно для шеф-повара? — засомневался Маринеско. — Видать, работал в привокзальном ресторане, где только сосиски, пиво да сыр? А там все шефы.
— Почему это в привокзальном? — обиделся парень. — И не только сосиски… В Харькове, в центре города.
— Хочешь со мною плавать?
— А на чем плавать будем? — спросил парень.
— На стиральной доске, — рассмеялся Маринеско. — Прибудем на место, приятно удивишься. Или у матросов есть вопросы? — Это была любимая поговорка Маринеско.
— Согласен.
В начале воины не особенно часто представляли к награде, но за этот поход Александр Иванович Маринеско был награжден орденом Ленина.
В июне — августе 1941 года фашистский флот не проявлял на Балтике ожидаемой активности. Только в сентябре в Або-Аландские шхеры пришла немецкая эскадра в составе крупного линкора «Тирпиц», тяжелого крейсера и нескольких легких крейсеров, да почти в то же время соединение крейсеров сосредоточилось у Либавы.
26 августа, вторник. Учитывая неблагоприятную обстановку для наших войск в Таллине, а также необходимость сосредоточения всех сил для обороны Ленинграда, главнокомандующий Северо-Западным направлением с разрешения Ставки приказал эвакуировать флот и гарнизон Таллина в Кронштадт и Ленинград.
В 16 часов началась погрузка войск на транспорты. В 21 час они начали отходить с последних рубежей. В 4 часа утра 27 августа Военсовет флота перешел на крейсер «Киров».
Балтийский флот уходил, чтобы прорваться в Кронштадт.
Подводная лодка М-96 в числе конвоя прикрывала прорыв флота.
Нашим боевым кораблям предстояло идти одним стопятидесятимильным фарватером по минным заграждениям большой протяженности и плотности на виду у противника, который вышел к тому времени на южное побережье Финского залива.
По плану конвой и отряды боевых кораблей трогались в ночь на 28 августа. Но накануне разыгрался семибалльный норд-ост. Двенадцать часов не смолкая бушевал он над базой. И только ночью утихомирился. По минным заграждениям шли ночью. Иногда корабли проходили между минами так, что матросы руками отпихивали их от бортов. Фашистская авиация непрерывно атаковала корабли с воздуха.
И все-таки флот прорвался в Кронштадт.
2 сентября, вторник. В Ленинграде произведено первое снижение продовольственных норм. Рабочим и ИТР стали выдавать по 600 граммов хлеба в день, служащим — 400 граммов, иждивенцам и детям до 12 лет — 300 граммов.
Начиная с сентября флот беспрерывно подвергался бомбежкам. Действовали корабли Краснознаменного Балтийского флота ограниченно. Многие моряки с надводных и подводных кораблей ушли в войсковые части, обороняющие Ленинград. Кольцо блокады сужалось.
12 сентября, пятница. В Ленинграде произведено второе снижение продовольственных норм по карточкам. Рабочим и ИТР стали отпускать по 500 граммов хлеба в день, служащим и детям до 12 лет — 300 граммов, иждивенцам — 250 граммов.
При массированном налете получил тяжелые повреждения линкор «Марат» и затонул. Водолазы смогли отделить разрушенную часть, поставили корабль на киль, и три башни линкора снова вели огонь. «Марат» стал фортом на пути к Кронштадту. Положение Ленинграда Ставка считала исключительно серьезным.