Девушка, опираясь на руки, безуспешно пыталась подняться. Я помог ей. Она с ужасом огляделась по сторонам, отыскала взглядом лежащего на спине, без шапки, высокого солдата, подошла к нему и скорбно опустила голову. Я понял, что она сломлена. Вид этого побоища мог сломить и мужчину!
— Ты ранена? — спросил я по-русски, вспомнив, что нужен «язык» и что хорошо бы доставить пленную в часть.
Она отрицательно покачала головой.
Я обыскал ее: вынул из карманов документы, круглое зеркальце, гибкую роговую гребенку… Документы положил в карман, остальное выбросил. Потом велел ей надеть лыжи и идти впереди, показав при этом рукой на запад.
Девушка изучающе глянула на меня. В глазах ее были страх и одновременно злость. Мне показалось, что она вот-вот снова кинется на меня. Но безоружная фроляйн была вынуждена подчиниться и побрести в указанном направлении.
Я нашел свои лыжи, ранец и стал обходить лежащих на льду. Отряд русских состоял из молодых, восемнадцати-двадцатилетних парней, одетых в ватные брюки, куртки, маскировочные халаты. Вооруженные винтовками, гранатами и ножами, новобранцы дрались не ахти как умело. Но отчаянно — таких опытных германских солдат положили!
Из наших жив был только здоровяк Штумпке, но и он уже еле-еле дышал и прямо на глазах затих. Рядом с ним уткнулись в снег двое русских… «Нелегко нам достанется победа. Ох, нелегко!» — подумал я тогда.
В сумке своего помощника я нащупал запасную обойму, сунул ее в ранец и горько вздохнул: «Бедный Ганс, двоих тебе сегодня одолеть было не дано».
— Фроляйн, быстрее! — приказал я, догнав пленную. Но она словно не слышала: еле брела. «Ладно, сойдет и так, — решил я. — Все равно днем идти опасно! Придется ждать темноты. Успеть бы незаметно дойти до избушки…»
Когда миновали озеро и свернули в лес, я пошел впереди, прокладывая лыжню, но то и дело оглядывался на пленную, опасаясь, как бы она не скрылась.
Путь к желанной избушке на берегу речки я рассчитал точно и вышел прямо на нее, хотя эта лесная хижина утонула в снегу и была незаметна даже вблизи.
Она оказалась пуста. Война обошла ее: печь была цела, даже стекла в единственном, облепленном паутиной оконце не выбиты. Я внимательно обследовал подступы к избушке, а затем внутри и убедился, что здесь давно не было людей. Поколебавшись, решился даже затопить печку: благо под навесом были сухие, как порох, березовые дрова — дыму они почти не давали.
Девушке я показал на деревянные нары в углу. Потом набрал снега в алюминиевый котелок, поставил его к огню, сел возле печки на пол и с наслаждением вытянул гудящие ноги.
Я смотрел на небольшой ровный огонь, видел, как оседает снег в котелке, и тут только вспомнил, что наступивший день — первый день нового года, что еще перед выходом на боевое задание я решил отметить его вместе со своими солдатами именно в этой избушке…
После пережитого есть не очень хотелось, но выпить за погибших товарищей по оружию надо. Я достал из ранца фляжку со спиртом, сало, сухари. Отвинтил колпачок, налил в алюминиевую кружку шнапса и выпил за фюрера, за Германию, за победу.
Мирно потрескивали дрова, и я вспомнил родной дом в далеком предгорье Альп, отца и мать, молоденькую сестру. К отцу я был особенно привязан! Старый егерь, служивший в заказнике, он с детства пристрастил меня к лыжам, к охоте, научил разбираться в следах. Это да еще военные награды отца, полученные за участие в первой мировой войне, и определило мою судьбу.
Я легко прошел по конкурсу в лучшую офицерскую школу, с отличием окончил ее, а успехи в познании русского языка привели к тому, что попал на Восточный фронт. Конечно, в новогоднюю ночь старики вспомнили сына, помолились за него…
Я снова налил из фляжки, выпил за здоровье своей семьи и подумал: «Господи, неужели доведется еще раз увидеть и обнять их? Сегодня — уцелел. А завтра?»
Так обидно было умереть, не пожив, даже не любив как следует! Девушка, с которой я встречался еще курсантом, погибла в тылу при бомбежке.
Нет, умирать я не хотел. Да и кому хочется? Даже вот пленная, что хмуро смотрела на меня, тоже, конечно, хотела жить. Ради этого она может пойти на все!
Слегка захмелев, я налил в кружку спирта и великодушно предложил ей:
— Выпей.
Она покачала головой.
— Выпей, сегодня ведь Новый год!
Она внимательно посмотрела мне в глаза и опять покачала головой. Тогда я усмехнулся и залпом опрокинул следующую порцию.
Подождав, пока закипела вода, я бросил в кипяток несколько кубиков прессованного кофе со сливками и сахаром. Его набралось две кружки. Одну я выпил сам, вторую протянул пленной.