— Происшествие?
— Ухожу! Завтра же ухожу с шахты!
— В декрет, что ли? — сочувственно спросил начальник, продолжая писать.
— Вам смешно? Врач на шахте никому не нужен. Семеновы вам нужны! Ради чего все здесь делается? Человек? Черта с два! Заработать побольше! Вроде Семенова! Которые губят в человеке… Человеческое…
— Что это вы с Семеновым все лаетесь? — поморщился начальник. — Будто враги.
— Враги! Вот, вот! Враги! — обрадовался слову Баранцев.
И уже не мог остановиться. Он бросал начальнику несвязные, горькие, наболевшие слова.
Начальник осторожно отложил перо и выпрямился. Но тут же зажужжал телефон. Не спуская глаз с Баранцева, он приложился к трубке.
— Ну? Что? Повтори. Сейчас узнаю. — Встал, положил трубку на стол.
— Странно… — тихо сказал он Баранцеву, точно тот мог слышать другую часть телефонного разговора. Потом с усилием возвращая себя к предыдущему: — Сейчас, доктор, договорим, — и быстро вышел.
Баранцев только того и хотел: договорить. Не замечая, что что-то случилось, он бегал в ожидании по кабинету и повторял про себя все, что сейчас бросит в лицо невозмутимому и самодовольному начальству. Он вспоминал, с какой чистой радостью ехал сюда год назад после института. Грудь распирало от любви к людям. Что он получил здесь в ответ? Насмешку. С первых же дней. С самого первого спуска в шахту.
Тогда каждая треснувшая балка, каждый сломанный поручень, выхваченный лучом лампы, пронизывали его болью. Сначала он всякий раз вытаскивал блокнот и торопливо записывал. Но вскоре сбился, запутался в переходах. Равнодушие фельдшера его бесило.
— Смотрите, как гвоздь торчит! Кто-нибудь напорется!..
— Да, непорядок… — качал головой фельдшер и шел дальше.
Фельдшер привел его в дальний забой старой шахты. Откуда-то сверху сочилась вода, лилась за ворот, хлюпала под ногами. В глубине забоя тускло поблескивал жирный угольный пласт. Несколько человек в мокрых комбинезонах, сидя на корточках, возились у какой-то машины.
— Наш новый доктор! — громко объявил фельдшер.
Шахтеры торопливо орудовали ключом и ломом, и, не обращая на них внимания, вполголоса бранились.
— Самый знаменитый человек на шахте! — зашептал фельдшер, указывая на Семенова.
Баранцеву захотелось сейчас же сделать что-нибудь для этих людей — внести сюда кусочек живого солнца, свежий запах тайги…
— Плохо тут у вас! — проговорил он.
Семенов поднял лицо.
— Форточку забыли открыть!
— Зачем форточку? — не понял Баранцев. — Осушить забой. Организовать проветривание. Дать хорошее освещение. В правилах записано…
— Помощь явилась! — насмешливо буркнул Семенов, продолжая работать.
— Можно ведь сделать канавки для стока! — радостно предложил Баранцев.
Семенов встал и, глядя в сторону, угрюмо проговорил:
— Идите, доктор. Не мешайте людям деньги зарабатывать.
От обиды у Баранцева застучало в висках.
— Деньги?! Я вам про человеческие условия, а вы — деньги!
Он резко повернулся и стукнулся обо что-то каской. Ему показалось, что сзади засмеялись.
Баранцев отправился к главному инженеру поговорить обо всех торчащих гвоздях и сломанных досках.
И начались у него бесконечные споры и ссоры из-за этих гвоздей, поломок и сквозняков.
— Послушайте, надо понимать: это шахта, а не часовой завод! — устало говорил ему главный инженер.
Но Баранцев не хотел этого понять.
Почему-то так получалось, что чаще всего он сталкивался с Семеновым.
Как-то он пришел к нему в забой сразу после взрыва. Еще издали он увидел: едва отгрохотало, Семенов выскочил из ниши и весело крикнул:
— В темпе, ребята!
И, не ожидая, пока забой проветрится, не обрушив нависших после взрыва кусков породы, шахтеры ринулись к углю.
— Стойте! Нельзя! Против правил! Не разрешаю! — высоким голосом кричал Баранцев, расставляя руки и пытаясь их задержать.
Его просто смели с дороги.
— Давай, давай, давай! — кричал Семенов.
Заскрежетал транспортер. Из забоя пошел уголь.
Баранцев пожаловался в шахтком. Но шахтеры ввалились на заседание гурьбой и отстояли Семенова.
— Чего вы хотите, доктор! У Семенова ребята лучше всех зарабатывают — мы за него горой!
— Я о вашем здоровье! За вас бьюсь! — восклицал Баранцев.
…Баранцев все бегал по кабинету и до него не сразу дошел шум за дверью — голоса и топот.
Начальник из коридора на ходу крикнул:
— Носилки на третий горизонт!
Потом Баранцев не мог вспомнить, как очутился в клети. Ему казалось, он ни о чем не думал, пока клеть медленно ползла вниз.
В шахте было тревожно. У главного поста все время звонил телефон. Дежурный, надрываясь, кричал в трубку:
— Вышли! Не слышно? Вышли! Вышли!
Несколько человек у нагруженных вагонеток тихо переговаривались. И когда Баранцев не сразу уложил в вагончике носилки, бегом, молча бросились помогать. Состав со скрежетом и грохотом помчался по штреку.
У металлических стоек рельсы кончились. Здесь собралась толпа. Все молча смотрели на дверцу высоко под сводом. Вот она отворилась, оттуда наклонился начальник, посветил вниз на стремянку.
— Сюда, доктор!
Метров двадцать ползли на животе. Слышно было, как впереди тяжело, с хрипом дышит и кряхтит начальник. Всякий раз, передвинувшись и подтягивая носилки, Баранцев приподнимал голову и больно ударялся о верхнюю балку. Стало нестерпимо жарко, пот заливал глаза. Наконец начальник перед ним выпрямился. Они выбрались в лаву.
По крутому, засыпанному углем склону к ним осторожно спустился маленький инженер по технике безопасности.
Начальник вопросительно посмотрел на него. Тот кивнул вверх.
— Жмет. Как никогда.
Где-то там пронзительно завизжала выворачиваемая балка. Потом глухо стукнула.
И вдруг Баранцеву стало страшно. Он сразу ощутил на плечах неимоверную тяжесть земной громады. Захотелось мгновенно очутиться наверху, где солнце, и высокое небо, и ветер.
— Никого туда не пускать! — сказал начальник и оглянулся на Баранцева — Пошли.
Там наверху, у края щели, где шла добыча, навзничь, придавленный балкой, лежал Семенов.
Сперва Баранцев увидел на белом лице в глубоких провалах огромные оранжевые зрачки. Потом все тело. Вдавленное в землю, оно билось мелкой, равномерной дрожью.
Острый конец сломанной балки пробил мышцы ноги, пригвоздил Семенова к земле. Другой конец балки краешком зацепился под сводом. Огромная глыба рухнувшей породы чудом держалась на этой наклонной балке. Дернется ли посильнее Семенов, стронется ли балка — конец.
Рядом на корточках сидел шахтер и крепко держал Семенова за руку. Несколько человек молча стояли поодаль, пригнувшись.
А титанические силы продолжали свою работу. В земной громаде невидимо перемещались гигантские пласты. Через какую-то щель над головой с непрерывным шорохом сыпались и скатывались кусочки породы. И вот где-то неподалеку тихо и тонко запел сверчок.
— Сейчас крайнюю вывернет! — охнул кто-то рядом.
Баранцев почувствовал, как кто-то больно сжал локоть. Не глядя на него, чуть слышно начальник спросил:
— Ну? Что делать?
И вдруг он увидел, как оранжевые зрачки Семенова остановились на нем, черные, закушенные губы дрогнули. И скорее угадал, чем услышал:
— Принесли… таблеточку… — И дуновение улыбки пронеслось по белому, смертельно окаменевшему лицу Семенова.
И, не рассуждая, движимый горячей волной любви и жалости, Баранцев бросился к нему.
— Берегись, доктор! Назад! Осторожнее! — кричали сзади,
С неожиданной для себя ловкостью и четкостью, будто тысячу раз делал это, разрезал он резиновый сапог, одежду, обнажил рану. Он слышал, как притихли вокруг, как все пронзительнее пел рядом сверчок.
А люди смотрели, завороженные, боясь шевельнуться. Теперь под нависшей, качающейся глыбой были двое.
— Режь, доктор! — шептал Семенов. — Напрочь режь!
Но будто кто-то посторонний водил рукой Баранцева.