Ha-днях в нашем селе копали в колхозе колодец и после двух метров грунта нашли песок, а за песком стали выкапывать кочки и торф. Значит, болото было занесено песком, и на засыпанных местах постепенно расселялись крестьяне. Много еще тайн хранит наша земля и ее недра.
Борис Фролкин, Рязанская область.
На месте города Серпухова был когда-то сосновый бор. Говорят, что деревня Заборье и прозвана так потому, что находилась за бором. Лет двадцать назад леса вплотную примыкали к городу. Сейчас они отошли от города версты на три-четыре. В годы разрухи и гражданской войны много леса было выпилено, и место лесов теперь заняли пашни. А там, где нет пашен, вырос молодой лесок, но уже не сосновый, а осиновый.
До мировой войны в лесах около Серпухова ходили стадами лоси. Дорожный мастер Гречишкин за зиму убивал их до десяти штук. Сейчас лоси встречаются редко, так же как и глухари. Однако запрещение охоты на лосей и глухарей дало себя знать. Лосей и глухарей стало больше. Водились в Серпуховских лесах и куницы, да их выбили местные охотники. То же можно сказать о выдрах. Охотники говорят, что раньше на одну поляну на ток вылетало до сотни тетеревов-косачей, сейчас они попадаются реже; редки стали также рябчики, а серых куропаток, живших за Окой, нет и в помине. Вместо исчезнувших птиц появляются новые. Удодов раньше не было, а сейчас их очень много. Около Посадского леса их можно видеть каждый год. Стали встречаться степные орлы. Два чучела этих орлов хранятся в музее. Цапель так же много, как и было, но лет пятнадцать-двадцать назад они переселились в глубь лесов и живут в двадцати верстах от реки Оки.
Около деревни Лужков лет пятьдесят назад росло много ковыля и диких тюльпанов. Сейчас редко встречаются эти растения. Старушка Казакова из деревни Пущино рассказывала, что прежде вдоль берега Оки около леса росло много дикой вишни и груши. Сейчас там груш вовсе нет, а дикая вишня попадается редко. Раньше близ Серпухова кошачья мята считалась редкостью, а теперь ее очень много.
Вл. Ватуев, Серпухов.
Илья Ильич Мечников.
В капле воды под микроскопом можно увидеть крохотных животных — амеб и инфузорий. Тело такого животного состоит из одной клеточки. Питаются инфузории самыми маленькими существами на земле — бактериями. В годы молодости И чья Ильич Мечников занимался изучением бактерий и инфузорий. От них он перешел к изучению других низших животных: червей, губок, медуз, полипов, и задумался над тем, как питаются эти животные. У высших животных есть внутри тела кишечная полость — желудок и кишечник. Пища попадает в кишечник, в нем переваривается, а затем всасывается сквозь его стенки в тело животного. Не у червей-турбеллярий кишечной полости нет. Как же они питаются?
В 1865 году, двадцатилетним юношей, Мечников сумел ответить на этот вопрос. Оказалось, что в теле этих червей есть особые блуждающие клетки. Эта к тетки, так же как инфузории, способны переваривать пищу внутри себя. Блуждающие клетки заменяют червям-турбелляриям кишечник.
Почти двадцать лет изучал Мечников блуждающие клетки. Он открыл, что эти клетки есть в теле у всех животных, в том числе и у человека. Мечников назвал их фагоцитами — клетками-пожирателями.
Когда болеют люди, у них бывает жар, пот, озноб. Это очень давно знают врачи. Но увидеть сквозь кожу и мускулы, как человеческий организм борется с микробами, нельзя. Мечников стал наблюдать под микроскопом, как борются с микробами маленькие прозрачные рачки-дафнии, и увидел, что как только микроб сквозь стенку кишечника проник в тело рачка, на него напали блуждающие клетки — фагоциты. Если микробов попадало в тело дафнии мало, фагоциты успевали их уничтожить, если много, то уцелевшие микробы успевали размножиться и губили дафнию. Значит, фагоциты защищают организм от нападения микробов.
Мечников думал, что фагоциты — это единственная наша защита от микробов. Но это оказалось ошибочным. Кроме фагоцитов, нас защищают и особые химические вещества в нашей крови.
К концу своей долгой жизни Мечников стал работать над тем, чтобы продлить человеческую жизнь. Люди редко живут более восьмидесяти — восьмидесяти пяти лет. А должны жить, по расчету Мечникова, сто пятьдесят — сто семьдесят лет.