«„Одна воспаленная рана разъедает омертвелое тело мира“, – говорит он; эта рана: человек, страдание, сознание, жалоба. И одно только лечение существует для этой раны: истребить носителей страдания… Мировое страдание рождает мировое недовольство. Для меня церковь – только средство, она – крест, на котором я распну человека. Капитализм только гвоздь, вбитый в алчущую жизни мировую плоть».
Нетрудно угадать в этой «реальной философии» черты фашистского ритуала, с крестом и национальным флагом, аттрибутами таинственных заседаний их верховного совета. Этой силе противопоставляет Витфогель партию, знающую о предпринятых шагах и постановляющую покончить с их гнездом. Поручение это выпадает на долю коммуниста – интеллигента Андрея Варфтена, который должен проникнуть в тщательно охраняемое убежище монаха, где сосредоточено золото и планы, необходимые для нападения на Россию.
Интрига основана на том, что монах оказывается братом жены Варфтена, вышедшей из буржуазной семьи. Из любви к мужу и веры в правоту его идеи она выдает адрес тайника, где укрыт ее брат, но затем когда узнает о грозящей брату опасности, спешит спасти обоих любимых ею людей. Центр действия – в «непроницаемом для звука огня и снарядов железобетонном тайнике» монаха, где сходятся две силы – монах и коммунист, чтобы уничтожить друг друга. На мрачный монолог связанного монаха Варфтен ставит резкий диагноз: это рассуждение ума, пораженного наследственным сифилисом. Он пытается доказать монаху всю зависимость его изуверческой убежденности от органической пораженности его мозга. Но монах хитрее, чем можно судить по его суровой внешней простоте. Он прикидывается убежденным с помощью жены Варфтена, явившейся спасти его, уверяет последнего в изменении своих взглядов и добивается условного освобождения.
Но конечно это остается уловкой. Мстительный и вероломный фанатик, – он утраивает свою злобу, как только опасность минует его. Нападение на комитет партии, месть и погоня – вот его ответ. Гибнет жена Варфтена – слабая женщина, попавшая между двух взаимно искрашивающих себя сил. Но воля коммунизма – воля мира – и монах и его сообщники погибают под обезумевшие возгласы:
«Светопредставление! Конец мира! Вся наша работа была напрасна! В Германии вспыхнула величайшая революция!».
Пьеса сделана сильно, пестро, по плакатному ярко. И если есть в ней привкус идеологической вульгаризации, то это целиком покрывается заданием: интересностью сюжета и замысла. Это есть первая драма, написанная в столь давно ожидаемой манере пресловутого «красного пинкертона». И нам, кажется, что она войдет в репертуар с прочно обеспеченным успехом именно этой своей особенностью.
Перевод Я. Н. Горлина сделан добросовестно. Язык сжат, динамичен и выразителен. Петербургским Госиздатом издана книга во-время. Ее следует рекомендовать в убогий репертуар наших провинциальных театров, повторив и расширив скромный тираж издания (7.000 экз.).
Вторая вещица, помещенная в книге – «Беглец» трагедия в семи телефонных разговорах уже известна читателям по N 1 «ЛЕФА».
А. Февральский. Крыжицкий Г. Философский балаган
Г. КРЫЖИЦСКИЙ. ФИЛОСОФСКИЙ БАЛАГАН. ТЕАТР НАОБОРОТ. ИЗД. «ТРЕТЬЯ СТРАЖА».
«Искусство-нелепость», «театр – безумие», «актер – жрец и пророк» – казалось бы, этих утверждений достаточно, чтобы сдать книжку в архив архаизмов под рубрикой «реакционная идеология эстетизма». Однако, это не так. Начав с констатирования фактов: «сейчас театра нет», «сейчас актера нет», автор выдвигает требование: существующий театр «перевернуть вверх дном». Средство – «обалаганить» театр, создать театр современности, театр «новой электрической культуры и американской сверхтехники» на основе высокой квалификации актеров, развития акробатизма и эксцентризма.
Исходя из диаметрально противоположной концепции театра, как одного из орудий социальной организации на научных основах, мы тем не менее в отношении путей к созданию нового театра приходим к выводам, близким к заключению Крыжицкого. Безусловно: театру нужно вернуть театральность (как средство достижения наибольшей выразительности); из театра нужно изгнать литературщину и «переживания»; «театр несет свое откровение (по нашему: организационное действие театра выражается) не в словах, а в фактах»; нужна высокая актерская техника, «акробатизм тела и духа», «все математически рассчитать и измерить». Именно этими положениями уже задолго до появления книжки Крыжицкого руководятся работники левого театра – марксисты.