— А потом?
— Через несколько лет мы ехали на поезде по России. У них были американские пайки. Когда мы вернулись, я провел маленькое расследование: в чем там было дело. Выяснилось, что тыловик десять лет торговал нашим продовольствием, там и сям понемногу — продавал русским, индийцам, китайцам. Осторожно продавал. Запасы были такие, что никто не замечал. Но с Ираком он вляпался. Потребности резко возросли, а запасов нет.
— Тот генерал?
— Недавно произведенный. А до того все время был полковником. Не семи пядей во лбу, но довольно осторожный. Хорошо заметал следы. Я не хотел этого так оставить. Это было личное. Мои люди из-за него жили впроголодь.
— И вы за него взялись?
— Да. Я выстроил дело, сто раз все проверил и перепроверил. Такое дело принял бы и Верховный суд. Я его вызвал. Сказал ему, что я огорчен. Он смеялся мне в лицо, как будто он умнее меня. И я ударил его головой о стол. Пробил ему череп. Полгода он был в коме и до конца так и не оправился. Спасла меня только серьезность дела. Не хотели, чтобы оно попало в газеты. И я отбыл.
— Куда?
— Не помню. Мне было стыдно. Я плохо поступил. И подвел команду, лучше которой у меня в жизни не было. Я потом все спрашивал себя. Знаете, ну почему я это сделал? И не находил ответа. До сих пор не нашел.
— Вы сделали это ради своих людей.
— Может быть.
— Вы пытались привести мир в порядок.
— На самом деле нет. Я не хочу наводить порядок в мире. Я просто не люблю людей, которые мир портят. Крылатая фраза?
— Должна быть крылатой. Что произошло?
— В общем, больше ничего. Вот и вся история.
— Нет, что сегодня произошло?
Ричер не ответил.
— Скажите. Я знаю, что-то произошло.
— Я потерял две фигуры. Двое убитых. Полицейский и старуха.
— Две фигуры? Это не игра. Это люди.
— Я знаю, что люди. Сейчас на одного из них смотрю. Только одно спасает от того, чтобы пустить себе пулю в голову, — сделать вид, что это игра.
— У вас есть пистолет?
— В кармане. Старый добрый «смит-вессон».
— Пусть и лежит в кармане, ладно?
— Не беспокойтесь. Я не застрелюсь. Не в моем обычае.
— Извините. Просто я не люблю думать об этом как об игре.
— Игра — единственный способ сделать это переносимым.
— Ладно, игра. Тогда расскажите мне ее, ход за ходом. Как если бы мы работали вместе. Что мы имеем?
Он не ответил.
— Ричер, что мы имеем? — повторила она.
Он вздохнул и стал рассказывать, как обстояли дела — сначала медленно, потом быстрее, набирая стенографический темп, который выработался у него, когда он говорил с людьми, понимавшими то, что он понимал, и видевшими то, что он видел. Он рассказал ей об автобусе, о метедрине и суде, о полицейском отделении, о кризисном плане, об адвокате и защите свидетельницы, о беспорядках в тюрьме, о Платоне и подземном складе, о Джанет Солтер и Питерсоне. Первой ее реакцией было:
— Выньте револьвер.
— Теперь можно?
— Не можно, а нужно. Он видел вас, когда вы остались в доме вдвоем с Джанет Солтер. У него было пять часов.
— Он не пришел. Он все время был у тюрьмы.
— Это всего лишь предположение.
— Так или нет, но я его не видел.
— Он этого не знает. Он убил адвоката, Питерсона и Солтер — три выстрела не из табельного оружия. Четвертый в вас — и он свободен. Вам надо уехать. Спрячьтесь где-нибудь.
Он молчал.
— Вы не ответственны за этих людей.
— Питерсон был хороший человек. И хороший полицейский. Он был из тех людей, у которых хватает ума понять, что они не все знают. Он мне нравился. Мне нравилась старушка миссис Солтер. Благородная душа.
— Вам надо уехать. Силы не равны. Платон явится не один.
— Я дал присягу. «Против всех врагов, внешних и внутренних». Похоже, здесь у меня и тот и другой. Платон и его полицейский.
— Ваша присяга утратила силу, — сказала она. — Вам надо уехать в Рапид-Сити и действовать по закону.
— Так занесите еще одно нарушение в мое личное дело.
— У вас путаница в мыслях. Вы себя казните. Всех их вам не победить. И не ваша это обязанность.
— Нет, теперь это важно. Я смотрю на милую старую даму с дыркой во лбу. Она для меня важнее голодных месяцев.