[39]. Тотъ выскользнулъ у него изъ рукъ, какъ рыба. Весьма скользокъ, схватить его нельзя! Вокругъ стоятъ сосѣди съ женами и смотрятъ на бой. Наконецъ схватилъ морской оленнаго и швырнулъ его на отмашь. Тотъ пролетѣлъ по воздуху и падая, сталъ на ноги. «hычь!»[40] Погнался, бросился на него, пнулъ его ногой. Эле́нди подскочилъ кверху, увернулся отъ удара; Айванъ покатился, отлетѣлъ далеко, какъ мячъ, — «О, не могу я!» говоритъ. — «Теперь ты! Попробуй схватить меня!» Всталъ Айванъ на мѣстѣ. Чукотскій витязь схватилъ его. Хочетъ его сдвинуть съ мѣста, тотъ неподвиженъ, какъ дерево. Наконецъ схватилъ его за руку, дернулъ полной силой, пошатнулся Айванъ. Еще разъ дернулъ, обкружилъ его вокругъ себя, поволокъ за собой, сталъ волочить вокругъ да вокругъ, закружилъ совсѣмъ, тогда пнулъ ногой, тотъ покатился въ сторону. Еще катющагося догналъ и снова пнулъ. Отлетѣлъ еще дальше, какъ мячъ. Снова догналъ и придавилъ къ землѣ. Вьется, барахтается Айванъ, силится высвободиться, не можетъ. Сильно придавилъ его. Усталъ, утомился Айванъ, пересталъ биться. Говоритъ Эле́нди сидящимъ на землѣ между смотрящими: — «Вонъ, вонъ, это дерево подайте!» — «Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! Не давайте! Къ чему? Что хочетъ дѣлать? Встань, встань! Пусти, пусти!» — «Ну, ну, подайте! Отчего ты одинъ привыкъ повелѣвать?» Развѣ не подадутъ сосѣди, если всѣ обижены Айваномъ? Смотрятъ всѣ, закусивъ губу, радуются, говорятъ: «вотъ такъ диво!» Подали ему толстую дубину. Ударилъ его дубиной по рукѣ, разъ, другой, не можетъ изломать кости, такъ крѣпка. Тогда всего избилъ дубиной по мягкимъ мѣстамъ. Гдѣ только было мясо, все истолокъ. Окончивъ битье, говоритъ: «Рай, рай![41] Гдѣ его платье? Принесите!» Принесли одежду, онъ его обернулъ одеждой. — «Самый плотный ремень изъ хранящихся въ жилищѣ принесите». Принесли новый моржовый ремень, толстый и плотный. — «Теперь подайте вонъ ту жердь!» Принесли толстую жердь. Привязалъ Айвана къ жерди ремнемъ, обвязалъ всего. Концы жерди обрубилъ. Пока онъ еще вяжетъ, старшая жена Айвана выскочила изъ шатра, кинулась на него съ крикомъ. Ударилъ ее дубиной по головѣ, убилъ передъ глазами мужа: «Почему ты тайно отъ мужа не кормила сосѣдей? Почему украдкой не давала людишкамъ ѣду?»[42] Окончивъ связываніе, говоритъ сосѣдямъ: — «Ну, у кого есть обида!..» Всѣ встали, стали подходить, каждый его пинаетъ ногой, ибо у всѣхъ гнѣвъ (даже у мыши есть гнѣвъ!). Тогда говоритъ Эле́нди. — «Га-га-га, помогайте снаряжаться. Вотъ, это жилище возьмите себѣ, все богатство — ваше! Но прежде заказанное принесите сюда!» Принесли по двадцати отъ ремней и отъ кожъ. Всѣ двадцать лахтаковъ взвалилъ на плечи, понесъ къ нартамъ, другіе люди донесли ремни. Пришли. Нарту съ рѣшетчатой грядкой нагрузили лахтаками. Сверху положили ремни. Потомъ положили въ полустоячемъ положеніи Айвана Эрмэчэна, привязаннаго къ дереву, увязали его ремнями. Кто только помогаетъ привязывать, такъ и хлещетъ его по лицу. Онъ молчитъ. Снарядились и отправились. Ночью прискакали на закраину льда, тутъ ночевали. Утромъ Эле́нди, разогнавъ оленей, перескочилъ черезъ открытое море. Поѣхали дальше. По дорогѣ кормятъ и поятъ его изъ собственныхъ рукъ. Онъ непрерывно вопитъ: «Жажду!» Иногда напоятъ водой изъ лужицы на льду, иногда и нѣтъ. Прискакали домой, вышли на берегъ, развязали Айвана. Ходитъ шатаясь, почти падаетъ. На утро говоритъ хозяинъ: «Ну теперь иди къ оленямъ!» Волей неволей пошелъ къ оленямъ. Бѣгаетъ стадо взадъ впередъ. Айванъ совершенно неподвиженъ, пребываетъ на одномъ и томъ же мѣстѣ. Въ комарное время пасется плохо стадо, сидитъ постоянно въ водѣ, совершенно изсохло[43]. При стадѣ мальчики, дѣти хозяина, ихъ непрерывно колотитъ. Говоритъ имъ. — «Принесите котелъ изъ дома, приносите котомки для лѣта, будемъ убивать на ѣду!» Пошли мальчики домой за котломъ и котомками[44]. Говорятъ: «Мы унесемъ котелъ, будемъ убивать на ѣду!» — «Хорошо, говоритъ отецъ — вотъ обрывокъ рэттема[45] Унесите и его!» Пришли къ стаду, сдѣлали изъ рэттэма шалашъ. Айванъ непрерывно спитъ въ шалашѣ, стадо не пасетъ, пастушковъ постоянно колотитъ. Пробудился, пришелъ къ оленямъ. — «Погонимъ стадо къ шалашу! Убьемъ оленей на ѣду-у-у!» Убили теленка и молодую важенку. — «Отнесите домашнимъ одну тушу! Тухлое мясо вѣрно имъ надоѣло-о-о!» Старшій унесъ телячью тушу. Отецъ сидитъ у входа въ шатеръ, мастеритъ что то. — «Ка ка! — говоритъ — вы убивали оленей?.. Ну ка, скорѣе разбейте тушу! Поѣдимъ свѣжаго!»
вернуться
По правиламъ чукотской борьбы, борцы по очереди бросаются другъ на друга, причемъ другой противникъ играетъ пассивную роль.
вернуться
Если э́рмэчэнь скупъ и худо кормитъ своихъ работниковъ или сосѣдей, на жену его падаетъ, такъ сказать, нравственная обязанность тайно снабжать нищей полуголодныхъ пастуховъ и промышленниковъ. Бо́льшая часть хозяекъ неукоснительно соблюдаетъ этотъ долгъ.
вернуться
Въ лѣтнее время требуется большая бдительность и усердіе при наблюденіи за стадомъ для того чтобы оно паслось, какъ слѣдуетъ, подъ вѣчнымъ преслѣдованіемъ легіона крылатыхъ враговъ. Предоставленное самому себѣ стадо, то забирается въ воду, то перебѣгаетъ съ мѣста на мѣсто, взбирается на самыя высокія горы, совершенно забывая о пастбищѣ. Искусство пастуха состоять въ томъ, чтобы во́ время перегонять стадо на мѣста, сравнительно свободныя отъ комаровъ и оводовъ и потомъ, пользуясь появленіемъ холоднаго сѣвернаго вѣтра, возвращаться на болѣе тучныя пастбища.
вернуться
Чукотскіе пастухи въ лѣтнее время ходятъ вслѣдъ за стадомъ, нося на собственныхъ плечахъ все необходимое, отъ запасной обуви до котла. Предъ уходомъ стада на лѣтнія пастбища, на недвижномъ лѣтнемъ стойбищѣ убиваютъ нѣсколько оленей про запасъ остающимся тамъ старикамъ, женщинамъ и дѣтямъ. Плохо сохраняемое, это мясо очень скоро протухаетъ и наконецъ просто начинаетъ гнить. Поэтому время отъ времени пастухи убиваютъ въ стадѣ одного или двухъ оленей поменьше и уносятъ убитое животное домой на собственной спине иногда за нѣсколько десятковъ верстъ.
вернуться
Рэттэм — оболочка наружнаго шатра изъ гладко остриженной и сильно продыменной оленьей шкуры. Большая часть шерстя совсѣмъ выпадаетъ. Поэтому обрывокъ рэттэма, достаточный для небольшаго шалаша все-таки можно таскать на плечахъ, хотя онъ несравненно тяжелѣе русскаго портяного полога.