Во время ѣды отецъ не можетъ ѣсть. Мясо теленка слишкомъ сухое. — «Что за мясо? — говоритъ. — Олени значитъ не жирѣютъ!» — «Какъ же будутъ жирѣть? — отвѣчаетъ сынишка. — Айванъ Эрмэчэнъ очень злонравенъ. Зачѣмъ только привезли такого? За стадомъ не смотритъ, насъ постоянно бьетъ, всегда спитъ въ шалашѣ». Отецъ говоритъ «Завтра вмѣстѣ пойду къ оленямъ!» Отрѣзалъ кусокъ ремня отъ недавнихъ связей Айвана; вмѣсто ручки привязалъ кусокъ палки, толстый кнутъ спряталъ за пазуху. Ушли въ стадо вмѣстѣ съ сыномъ. Такъ и держитъ руки за пазухой. Пришли, заглянули въ шалашъ. По прежнему спитъ Айванъ, совершенно нагой. Говоритъ сыну — «Стой, стой! Потише!». Прокрался въ шалашъ безъ шума, схватилъ за руку, выволокъ на дворъ. Тотъ не бьется, не противится, повѣсилъ голову, словно мертвый. Сталъ его колотить нагого кнутомъ, онъ даже не крикнулъ ни разу. — «Зачѣмъ за оленями не смотришь ты? Зачѣмъ лѣнишься?» Пока колотилъ, пригнали стадо. Швырнулъ въ сторону, говоритъ сыну: «Пойдемъ въ стадо!» Ходятъ по стаду — «hук! Слишкомъ сухи олени! что за диво[46] этотъ Айванъ!» Айванъ всталъ, вошелъ въ шалашъ. Говоритъ Эле́нди дѣтямъ: «Если по прежнему будетъ Айванъ Эрмэчэнъ поступать, извѣстите меня!» Только скрылся хозяинъ, Айванъ вышелъ изъ шалаша, пошелъ къ стаду. Пуще прежняго колотить ребятъ, смотрѣть за стадомъ не хочетъ. Вновь говоритъ пастушкамъ: «Давно протухло мясо дома; нужно убить оленей, отнести домой на ѣду!» Снова убили важенку и теленка. Снова старшій мальчикъ понесъ домой телячью тушу. Снова во время ѣды говоритъ Эле́нди: «hук! Что за диво Айванъ! Ну какъ онъ теперь?» — «По прежнему! — говоритъ сынъ — прежняго еще хуже». — «Завтра опять пойду съ вами къ оленямъ!» Предъ уходомъ вытащилъ изъ мѣшка желѣзную веревку[47] съ толстой ручкой. Опять Айванъ спитъ въ шалашѣ, по прежнему совершенно нагой. Одинокого пастушка стадо совсѣмъ покидаетъ, убѣгая отъ комаровъ. Схватилъ за руку, выволокъ на дворъ, на дворѣ сталъ драть его желѣзной веревкой. Тотъ молчитъ, только плечами передергиваетъ, все тѣло опухло и вздулось. «Почему за стадомъ не смотришь. Хозяйскихъ сыновей колотишь? Почему величаешься, за оленями не ходишь?»… Отшвырнулъ его въ сторону, говоритъ сыну: «Пойдемъ къ оленямъ!» Какъ только покинули Айвана, онъ вошелъ въ шалашъ. Походивъ немного по стаду, Эле́нди говоритъ — «Пойду домой! по прежнему станетъ жить, извѣстите меня снова! Если же исправится, станетъ рачителенъ къ оленямъ, пусть при первомъ случаѣ онъ придетъ домой, (а не вы)!» Какъ только скрылся Эле́нди, вышелъ Айванъ изъ шалаша; идетъ болтая опущеннымъ рукавомъ кукашки[48], идетъ къ оленьему стаду. Дошелъ. Мальчики боятся, чтобы снова не побилъ, но что за диво! Айванъ потерялъ свой прежній голосъ. — «Пришелъ?» — «Да!»[49]. — «Вотъ! Говоритъ совсѣмъ инымъ кроткимъ голосомъ. — Мяса не стало: убьемъ оленя. Отверните табунъ[50] туда къ устью рѣчки! Я принесу котомки!» Потащилъ котомки на плечахъ. Табунъ быстро идетъ, а онъ пришелъ еще скорѣе. Убили. Говоритъ ребятамъ: «Ну вы спите!» Упали, умерли! Разбилъ тушу на части, сталъ варить ѣду, вынулъ готовое мясо, выложилъ на корыто, тогда разбудилъ дѣтей. — «Теперь ѣшьте!» Поѣвши, дѣти стали обуваться. «Нѣтъ, нѣтъ! — говоритъ — вы спите! Я опять пойду къ оленямъ!» Проснулись ребята, сидятъ въ шалашѣ, поютъ. Такъ и не даетъ имъ ходить въ стадо. Только поѣстъ, сейчасъ же убѣгаетъ самъ, такой сталъ рачительный. Табунъ съ каждымъ днемъ началъ жирѣть. Сдѣлался истинно усерденъ и искусенъ въ уходѣ за оленями.
Снова убили оленей. Телята покрыты слоемъ жира, округлились, какъ свѣча. Убили одну матку безъ теленка и одного пыжика[51]. Говорятъ: «Ты иди домой!» «Нѣтъ, лучше вы!» «Нѣтъ, нѣтъ, ты ступай домой!» Понесъ телячью тушу на плечахъ. Пришелъ домой. Эле́нди работаетъ у входа въ шатеръ! — «Кака! пришелъ?…» — «Ы!» — «Поскорѣе положи стельки въ сухую обувь. — кричитъ женѣ. — Пришелъ! пусть переобуется!» Развязали ношу. Телячья туша вся бѣлѣетъ жиромъ. У хозяина стало весело на душѣ, хорошо поѣли. По окончаніи ѣды уже переобувается, хочетъ уходитъ. — «Ты куда?» «Въ стадо!» «Нѣтъ, нѣтъ, ночуй! Пусть его! Васъ вѣдь трое!» — «Вышколилъ таки его!» — думаетъ про себя. Проснулись утромъ, уже его нѣтъ. Ушелъ въ стадо. Настало время принести домой котлы, началась голая убивка[52], Айванъ по прежнему запрещаетъ дѣтямъ, самъ ходитъ за оленями: ожирѣли, спины стали, какъ доски. Быки!.. Пока стадо на берегу моря, тайно дѣлаетъ челнокъ. Вернулись домой, а онъ плыветъ на челнокѣ. — «Что за диво? ты на челнокѣ[53]?!..» — «Ы!» Обрадовался хозяинъ. — «Вотъ, по крайней: мѣрѣ переправляться черезъ рѣки хорошо». Пригнали домой стадо. Тотъ говоритъ — «На морѣ видѣлъ островъ. Длинный, узкій. Какъ много дикихъ оленей!» — «Нука, нука! Завтра посмотримъ!» Надѣлъ Эле́нди одежду изъ выпороточьихъ[54] шкурокъ, закинулъ лукъ на плечи. Сѣли двое на челнокъ. Айванъ Эрмэчэнъ гребетъ, — отъѣзжаютъ по водѣ. Дѣйствительно — пристали къ острову. Пошли вмѣстѣ. Потомъ говоритъ Айванъ: — «Я пойду въ эту сторону: увижу, погоню тебѣ на встрѣчу!» — «Согласенъ!» Ушли въ разныя стороны. Вдругъ видитъ Эле́нди: бѣжитъ Айванъ въ челноку, бѣжитъ со всей быстротой. Видитъ Эле́нди, какъ достигаетъ челнока, зоветъ его; не слышитъ, не слушаетъ, гребетъ изо всѣхъ силъ. Выстрѣлить изъ лука далеко. Остался Эле́нди на островѣ. Вернулся Айванъ на матерую землю, вошелъ въ шатеръ. — «Гдѣ же товарищъ?» — «Незнаю! Я въ челнокѣ легъ спасть. Гдѣ же онъ? Онъ впередъ ушелъ! Гдѣ же онъ! Должно быть ушелъ въ стадо!»… Нѣтъ и въ стадѣ. Залегъ Айванъ въ пологу, ибо теперь дѣйствительно Эрмэчэнъ, всѣхъ сильнѣе. Даже испражняется въ пологу, не выходитъ наружу[55]. Снова раздался его прежній голосище. Тогда поняли жены. Думаютъ: вѣроятно убилъ. Съ зарею пришли пастухи. Уходящимъ обратно въ стадо говоритъ: «Завтра принесите мнѣ только что вылинявшаго теленочка! Отъ тухлаго мяса калъ худо пахнетъ. Стану питаться только язычками-и-и!». Боятся молодые пастухи. «Убьетъ» думаютъ. Принесли ему неполношерстнаго теленочка. Жены его не хотятъ принять, въ пологъ не входятъ, на морскомъ берегу плача неизмѣнно сидятъ. Дѣти въ стадѣ плачутъ объ отцѣ. Каждое утро приносятъ по теленочку. Каждое утро, принося теленочка, говорятъ между собой — «Ахъ, вѣдь изобьетъ! Чтоже сдѣлаемъ? Или быть можетъ и нѣтъ! Можетъ быть, хоты немножко выросли!»
47
Цѣпь. Тонкія желѣзныя цѣпи, употребляются русскими для привязывания собакъ, имѣющихъ привычку отъѣдаться отъ ременной привязи. Отъ русскихъ такія цѣпи перешли и къ чукчамъ.
48
Весьма обыкновенная чукотская поза, причемъ рука, выпростанная изъ рукава прижата къ груди подъ кукашкой (кукашка — мѣховая рубашка). Поза эта выражаетъ небрежность, лѣнь, состояніе отдыха, также нерѣшительность и смущеніе.
49
Голосъ Айвана здѣсь изображается тонкимъ и благозвучнымъ, почти подобнымъ голосу его юныхъ товарищей.
51
Пыжикъ — оленій теленокъ подросточекъ. Лѣтомъ убиваютъ обыкновенно или пыжиковъ, или молодыхъ важенокъ, потерявшихъ теленка.
52
53
Искусство дѣлать деревянные челноки совершенно незнакомо оленнымъ чукчамъ. Потому при переправахъ даже черезъ незначительныя рѣки они безпомощны. Ближайшіе къ русскимъ порѣчанамъ покупаютъ у нихъ старые
54
Выпоротокъ, шкурка теленка, издохшаго вскорѣ послѣ рожденія. Одежда изъ выпороточьихъ шкурокъ очень мягка, но отличается непрочностью.
55
Идеалъ чукотскаго сибаритства. Вообще мужчины нерѣдко исправляютъ естественныя нужды въ пологу, при чемъ женщины прислуживаютъ имъ.