Иначе умрёшь!
Вместо того, чтобы попусту суетиться, смотри! Смотри во все глаза! Смотри в паука как в бескрайнюю бездну новых уникальных впечатлений, недоступных никому, кроме тебя. Постигай этот опыт, пока есть возможность. Есть возможность? ЕСТЬ возможность? Ты шутишь, да? Ну хватит истерить! Ты меня понял! Это единственный способ избежать кошмара и обрести смысл… Жизнь — это просто смысл.
Если подумать, то ведь паука даже жалко. У него нет смысла. И нет жизни. Он не понимает, что делает. И неспособен насладиться этим! Какой первобытный ужас, какую чудовищную смерть он несёт несчастному беспомощному человеку, и даже не понимает, насколько он сам… велик! Насколько он велик в этом своём проявлении! Насколько безупречен! Архетипичен! Арахнотипичен, ха-ха…
— Да, ты прав!
— Я же говорил, у всего есть две стороны медали, главное разглядеть третью — наиболее интересную.
— А давай поможем пауку, сделаем это за него!
— Что сделаем?
— Осознаем за него!
— Осознаем что?
— Величие ужаса!
— Как?
— Представим себя пауком. Только так можно спастись — нужно осмыслить…
— Что он носитель величия ужаса?
— Что мы — носитель величия ужаса. Что мы — этот ужас и есть! Мы — паук! Мы пожираем этого несчастного человека, впитываем его жизнь с каждым кусочком сладкой размягчённой плоти! И он бессилен нам противостоять.
Я чувствую его отчаяние, его напряжённый страх… Он сам даже не в состоянии объять его до конца! — всего лишь человек! — со всем своим, на самом деле, примитивным, воображением! Жалкий кусок мяса, дрожащий от любой тени. Чего стоила его жизнь? Как многого он боялся! Он был запутан и несвободен, завяз в своих страхах крепче, чем в моей паутине! Но теперь это в прошлом. Я освобождаю его! Потерпи человечек — этот ужас исчерпаем, скоро всё кончится, я обещаю, и тебе больше никогда не будет страшно…
Как часто он просыпался по ночам в холодном поту, а сердце его учащённо билось… Сейчас я ем его сердце! И он шёл на кухню пить ржавую воду из-под крана пересохшим ртом… М-мм… какое вкусное сердце!
— Что ты делаешь?! Это же мы! Это наше сердце!
— Ха-ха-ха! Глупости!
Какая нелепая фантазия! Пока я ел, я вообразил себя на месте этого человека. Словно бы взглянул на происходящее его глазами. Как если бы меня ели. Ух, и жуть же это! Аж не по себе. Не хотел бы я оказаться на его месте. Но… слава богу, я на своём. Я — паук!
Maman была права, главное — иметь широкое зрение. О, у меня очень широкое зрение — восемь глаз!
И я всё ещё голоден. Скоро, едва наступит утро, сюда заявится психолог. И я подарю ему величественную бездну ужаса, всю красоту кошмара.
Александр Подольский
Кап-кап
Дом всегда был наполнен звуками. Сквозь хлипкие стены они расползались по этажам, точно невидимые крысы. Из квартиры в квартиру, из шахты лифта на чердак, из мусоропровода в подвал. Так звуки влезали в чужую жизнь.
Стас слышал соседей и понимал, что те слышат его. Он различал их по кашлю и чихам, знал любимые телеканалы и песни, был осведомлён о семейных проблемах и привычках. Дом знакомил людей, хотели они того или нет.
Чета пенсионеров снизу привычно занималась делами: гудел пылесос, шумел кухонный кран. А вот сверху творилось что-то странное. Стас не знал имени соседки, как не знал имён и остальных обитателей дома, поэтому про себя называл её Сменщицей. Неделю она работала с утра до вечера и возвращалась очень поздно. Это было время тишины. Но следующую неделю соседка оставалась дома, и тогда её квартиру распирало от звуков. Голоса, звон посуды, музыка. Ругань или смех, хлопающая по ночам дверь или стучащая в стену кровать. Немолодая тётенька любила принимать гостей.
Около часа назад она начала двигать мебель. По полу елозило, скрежетало, с шумом падали предметы. А хозяйка плакала. Подвывала в пустой квартире, точно забытая на даче собака. Потом сверху раздался крик. Громыхнуло, будто уронили шкаф, и Сменщица затихла.
Стас сидел за компьютером, представляя распластавшийся на полу труп соседки. Нелепая поза, посиневшие губы, стеклянные глаза. Отогнать образ не получалось, наоборот — Стас начинал чувствовать какой-то нездоровый душок. Запах старости, лекарств, умирающего тела. Стас тряхнул головой и подошёл к окну. Дождь стучал в стекло, барабанил по карнизу и размывал силуэт недостроенной высотки, что закрывала вид на город. Её уродливую тушу возводили слишком близко — казалось, до раскрашенных в клетку стен можно добросить камень. Скоро там появятся жильцы, и к звукам примкнут образы. Люди будут наблюдать друг за другом, выглядывать из-за стёкол, точно животные в террариуме… Стас поморщился. Открыл форточку пошире, запуская в квартиру свежий воздух и косую морось. К высотке качнулась стрела башенного крана, облила электрическим светом, и на секунду почудилось, будто в чёрных окнах что-то шевелится.