Будучи неофитом, я этого не знал, но когда меня возвели в адепты, то кто-то по секрету поведал, что среди тринадцати всегда оказывается один агнец. Я спросил:
— А бывало ли такое, что все были… что не приходило ни одного агнца?
Тогда говоривший задумался, вспоминая, а затем произнёс:
— Говорят, однажды было такое… и тот, кого посчитали агнцем, вырвал нож у куратора и… больше мне ничего не известно. Об этом инциденте принято молчать. Но то, что такое всё же бывало, говорит о том, что это не подстава и не ложь. Не игра случая. В жертву всегда приносят агнца.
Я не помню, как выбрался из той комнаты. Не думаю, что шёл по городу весь заляпанный кровью. Нет. Но не помню решительно. Возможно это из-за кислоты. Может, из-за шока. Из-за парализовавшего сознание страха. Я ведь был там и участвовал в убийстве человека. Всё, что было после — словно в трансе.
Словно бы меня за шкирку, как котёнка, тащило нечто. Что-то запредельное и обычно невидимое. Как невидимы на плоскости объемные картинки, так и оно не было видимо в трёх измерениях, пока ты не вглядываешься в них так долго, что начинаешь видеть четвёртое. И тогда призрачная игра теней складывается в иррациональную фигуру четырёхмерного пса, поднимающего вас над привычными тремя измерениями и тащащего за шкирку как шелудивого щенка. Очнулся я дома. На мне была чистая одежда. Но… было кое-что ещё. Я держал в руках нож. Да, тот самый. Который мне дали на семинаре… или, точнее, на причастии.
Испугавшись, словно увидел в руке живую змею, я вскрикнул и отбросил его. Железка ударилась о стенку и покатилась по полу. Что мне с ним теперь делать? Его не сжечь, как те фотографии из альбома. Это уже никак не сжечь и не забыть. Fersa Sangva!
Мне нужно было успокоиться. В конце концов, я жив. Я оказался по эту сторону забора; по другую скот, приготовленный на убой. Это ведь в какой-то мере хорошо! Это даёт защиту! Если бы я этого не знал? Что было бы? Над моей головой, точно так же, как над головами других скотов, всегда нависал бы нож мясника. А сейчас я хотя бы могу быть уверен в том, что я сам среди мясников. Я тот, кто есть мясо, а не тот, чьё мясо едят… мясо…
Вдруг вспомнил о бутербродах, которые раздавали на семинаре. Я тогда подумал, что наркотик был в бутерброде, потому что у него был необычный вкус. Но сейчас, задумавшись, понял, что новизну вкусу придавало именно мясо. Мне стало дурно. Отчасти из-за интоксикации после наркотика. Я побежал в туалет и навис над унитазом, изрыгая всё, что успел съесть в тот день.
Долгое время я избегал всех и вся. И больше не видел никого из них. Или думал, что не видел. Они исчезли из пределов моего зрения. Я стал как malaax, хотя и был lumigita — знающим о таинстве. Это было опасное состояние. Malaax lumigita подобны живым мертвецам. Они противоестественны по своей природе. Либо он становится elektus lumigita, либо necro mestrum. Как говорил помазавший меня бигот: «Necro mestru dargo torrum!» Но тогда, я ещё этого не знал. Всё, что мне мерещилось, это то, что я проснулся от кошмарного наваждения. Жуткого сна, растаявшего с последними следами кислотных остатков наркотика в моей крови.
А спустя некоторое время моя жизнь начала налаживаться… Я нашёл работу. Грязную, но хорошо оплачиваемую. На свиноферме в городском пригороде. Я кормил свиней помоями. Мой напарник говорил, что свинина очень похожа по вкусу на человечину. Когда зеки бегут из лагерей в тайге, они берут с собой ещё одного. Самого упитанного и молодого. Он иногда показывал мне лагерные татуировки, оставшиеся на исполосованном шрамами теле со времён молодости.
Мы вместе с ним на стареньком ржавом ЗИЛе объезжали все рестораны, кафе и столовые города, собирая в огромные алюминиевые бидоны то, что не доели посетители. Затем мы привозили это на ферму, и, вываливая в корыта помои, ковырялись в зловонной каше руками, выбирая из дерьма то, что могло оказаться для свиней несъедобным или ядовитым. Металлическую фольгу, куски пластиковой упаковки, трубчатые куриные кости и иногда целые столовые приборы. Можете не сомневаться, свинья проглотит вилку не задумываясь, и если та не проскочит в пищевод, изнутри разрывая желудок скотине, то непременно станет поперёк горла.