Чем дальше, тем страшнее его преступления. Вероятно, попав в центр лабиринта, он уничтожит все мироздание. Или себя.
Он больше не смеется, ему становится не по себе, у него кружится голова.
Почему в нем столько желания уничтожать? Почему он все время один на каждом витке реальности? Может быть, что-то с ним не так?
Ли оглядывается вокруг.
Что происходит? Он грезит наяву?
Бежевые стены с портретами давно умерших людей, имитирующее дерево дешевенькое покрытие парт…
Где он сейчас очутился, в какой линии вероятности? Кого здесь успел убить?
Коричневый линолеум, кремовые жалюзи на окнах, исписанная мелом доска, плоские лица подростков… Похоже, он находится в школе. Он моргает и видит перед собой рыхлую краснолицую тетку с бычьими ноздрями, из которых валит пар.
— Иначе я сегодня же поставлю вопрос о твоем отчислении! — вопит тетка.
Он пытается вспомнить, что случилось, почему на него все смотрят, и чего хочет от него красная женщина?
Воспоминания — колесики проржавевшего часового механизма, ревматически скрипящие от натуги, кажется, был урок, химические формулы банальны, формальдегид, глицерин, скука, скука цвета козявок…
Бум!
Ли вздрогнул от испуга, не сразу сообразив, что это был не устроенный им в другой реальности взрыв. Просто его книжка с рассказами Борхеса свалилась на пол с оглушительным грохотом.
— Великолепно, — громко прошептал Стэнфорд и заржал. — Чувак, ты жжешь!
Обычная реальность вступила в свои права, и Ли полностью пришел в себя. Нацепил на лицо насмешливую маску, готовясь к новому представлению.
— Извините, мадам, — поклонился он миссис Рассел, — я знаю, что читать в школе — это страшное преступление. Виновен, казните.
— Подними и подай мне, — учительница выбросила вперед руку с длинными красными ногтями, как будто собиралась царапнуть его лицо.
Он подчинился.
— Вот это, — сказала она брезгливо, схватив книгу, — ты получишь, когда будешь отчислен из школы.
— Оставьте себе для самообразования, — разрешил Ли великодушно. — Встретимся в саду расходящихся тропок. [3]
Заливистая трель звонка прозвучала под занавес, как запланированный звуковой эффект.
Ли торжествовал. Наконец-то в школе произошло хоть что-то интересное.
На перемене, когда он копался в своем рюкзаке, к нему подошел сияющий Стэнфорд, дружески хлопнул по плечу и сказал, что одобряет его «выступление» и приглашает на свою вечеринку. Ли передернулся, почувствовав его руку. Он ненавидел, когда до него дотрагивались. Все, кроме Крис. Против ее прикосновений он не возражал.
— Ладно, я приду, — буркнул он, чтобы Стэнфорд отвязался.
Тот с силой хлопнул его по плечу еще раз и растворился в толпе, от которой вдруг отделилась девочка с лицом, почти не испорченным аляповатыми пятнами косметики.
Ее звали Рада Митчелл, на уроках она чаще всего помалкивала, лишь изредка вставляя замечания, которые Ли находил оригинальными, точными и едкими.
На ней была истошно розовая футболка с надписью: «Не вини меня — вини мою ДНК». Высокие, резко очерченные индейские скулы и прищуренные глаза под тяжелыми веками придавали ей такой надменный вид, что Ли невольно залюбовался. За все время совместной учебы он ни разу не видел, чтобы она улыбалась, и не слышал ее смеха.
Обычно он оценивал одноклассников одним словом, без лишних рассуждений лепя лейблы: «красотка», «дебил», «ботаник», «безнадежно».
К Раде он был не готов приклеить какой-то ярлык, поэтому ограничился соответствующей своему возрасту классификацией «клевые сиськи», от чего чувствовал себя глупо.
— Это было впечатляюще, — говорила она отрывисто, будто выдыхала сигаретный дым. — Твое выступление перед нашей химичкой. Оригинально, по крайней мере.
— Пасиб, — обронил он небрежно, но больше ничего придумать не смог, поэтому ощутимо напрягся.
Рада же разглядывала его безо всякого стеснения, хлопанья ресницами и прочих девчоночьих манер. Она как будто совсем не тяготилась повисшим между ними молчанием. Ли подумал, что, наверное, в детстве, когда ей повязывали хвосты бантиками, она проверяла перед зеркалом, симметрично ли получилось, и переделывала, если обнаруживала погрешность.