— Испаряется, говоришь? Прозрачные капли? Оставь-ка мне бутылочку, — сказал Лукашевич. — Да, а вот насчет спирта. Его, наверняка, там не будет. Масло может пригодиться для более полезных целей!
— Дорогой друг, да ведь твое устройство работает отлично! — восхищался Зех. — Конденсация лучше и не может быть!
В закрытой реторте, установленной над пламенем спиртовки, кипела густая маслянистая жидкость. С ретортой была соединена под некоторым углом стеклянная трубка, которая охлаждалась проточной водой. Из трубки стекала прозрачная жидкость, преломляющая луч света во все цвета радуги. Острый запах, выделяющийся из трубки, расходился по всей лаборатории.
— Прозрачной жидкости я собрал уже много. Думается мне, что она, как и горное масло, горит. Попробую использовать её в масляной лампе.
— Я принесу тебе лампу, минуточку, — и Зех выбежал из лаборатории.
— Не надо, не ходи, у меня здесь есть лампа, — кричал Лукашевич вслед другу.
Не успел Зех вернуться с лампой, как из лаборатории послышался взрыв и испуганный голос приятеля.
Вбежав в лабораторию, Зех бросился к Лукашевичу. Тот одной рукой держался за лицо, другой пытался тушить пламя, которое охватило всю его одежду. На полу лежали осколки разорванной взрывом лампы, а разлитая жидкость горела ярким пламенем.
— Что случилось, Игнаций? Как глаза?
— К счастью, глаза в порядке, только вот лицо… Ничего, всё пройдет. Полученная нами жидкость — это керосин. Он горит. Использовать его надо для освещения. Только вот лампу придется сделать другую, более прочную. И еще надо придумать что-нибудь от копоти. Смотри, здесь стало темно от копоти и сажи.
Жестянщик Братковский с нежностью смотрел на своё произведение. Лукашевич держал в руках лампу новой конструкции и явно был доволен ею.
— Резервуар крепкий, медный, не разорвется. Здесь форсунка с дырочками — правильно. Я вижу вы правильно выполнили мои указания.
— А как же могло быть иначе, господин провизор. Через эти дырочки должен поступать воздух, а фитиль будет лучше гореть, — довольный своими познаниями, говорил жестянщик.
— Не фитиль будет гореть, а керосин, — поправил Братковского Лукашевич, — а вернее даже не керосин, а его пары. Фитиль служит лишь для поднятия керосина из резервуара вверх, в зону испарения. Пары, проходя через щель вот этого колпачка, будут гореть узким пламенем. Стекло предохранит пламя от внешних воздушных потоков и создаст тягу. А пока мою теорию давайте-ка проверим.
Аптекарь налил в резервуар лампы керосина и вставил фитиль, а потом еще раз внимательно осмотрел ламп,
— Можно, пожалуй, зажечь.
В эту минуту в комнату вбежал приятель Лукашевича Зех, и задыхаясь, выпалил:
— Директор Львовской больницы согласен освещать твоими лампами все залы и в первую очередь операционные! Твоя победа, Игнаций! Как я рад за тебя!
И счастливое лицо верного друга озарил сильный и яркий свет первой в мире керосиновой лампы!
В палате Львовской больницы никто не спал, хотя уже было темно. Среди больных чувствовалось оживление и некоторая озабоченность.
— Такой чудесный свежий воздух они хотят портить копотью какой-то там керосиновой лампы. Я буду жаловаться! Я этому безобразию положу конец. Они еще узнают, кто я! Мои друзья — высокопоставленные люди… — возмущался бородатый господин с перевязанной рукой.
— Да-да, — поддержал его сухой старичок, — говорят, эта лампа дымит, как паровоз.
— Не преувеличивайте, господа, ведь масляная лампа еще больше коптит, — возразил им плечистый мужчина со сломанной ногой.
— Вы всегда мне противоречите, — вспыхнул бородач. — А известно ли вам, что этот аптекарь Лукашевич десять домов сжег своей несчастной лампой. Вот вам, дескать, и новинки.
— Гоосподи! Десять домов! — застонал старикашка.
— При керосиновой лампе ночью светло, как днем, — отстаивал своё плечистый.
Неожиданно распахнулись двери и в палату с волной яркого света вошли санитары, держа в руках керосиновые лампы. Рядом с ними шел пожилой мужчина со шрамами на лице. Все в палате догадались, что это и был Лукашевич, изобретатель керосиновой лампы.
— Поставьте вот здесь, — сказал Лукашевич, и, поправив фитили, вышел.
— Одну минуточку. Санитары, уберите эти лампы, я протестую! — закричал с новой силой бородач. — Позовите директора. Я протестую!
— Директор в операционной. Выйти сейчас не может. Он делает операцию при лампе Лукашевича! — торжественно закончил санитар и вышел.